СОПРИКОСНОВЕНИЕ С МИФОМ

Известно, что памяти свойственны некие аберрации, иногда своеобразные миражи – когда явственно видится что-то, чего в общем-то не было в реальности, но у человека в картину памятных для него событий может вписываться вполне органично. Представился человеку по-своему какой-то эпизод, и потом он уверился в том, что вроде так и было. Это я предупреждаю, потому что буду сейчас писать о том, что происходило 50 лет назад. Полвека! Однако ещё живы свидетели того времени, те, кто лично знал Елену Сергеевну Булгакову, общался с ней. Но я постараюсь написать так, как осталось в моей памяти. С попыткой без домысливания и приукрашивания.

При этом стоит заметить, что некоторые необычные, яркие или значимые события чётко выделяются в цепи происходившего в давние времена. Таким для меня оказался вечер памяти Михаила Афанасьевича Булгакова в Институте физических проблем, который тогда возглавлял Пётр Леонидович Капица. Это было 30 марта 1967 года, вскоре после выхода второго номера журнала «Москва» с окончанием романа «Мастер и Маргарита».

Какой же тогда был шум на весь мир! Сначала вышел журнал «Москва» №11 за 1966, где впервые была напечатана бóльшая часть неизвестного романа Михаила Булгакова. В литературном мире случился настоящий взрыв, началась всеобщая погоня за журналом. Удивительное дело: люди, далёкие от литературы, редко что-либо читавшие, с увлечением обсуждали эпизоды романа, обращались к Библии, интересовались тем, что происходило в Москве в те уже далёкие – довоенные времена. И философствовали! Был настоящий шумный ажиотаж.

Все с нетерпением ждали следующую часть. Но что произошло с читающей публикой, когда в следующем, 12-ом номере журнала не оказалось продолжения! Сразу же родилась всеобщая тревога, пошли разные нерадостные слухи, общество просто бурлило. И вдруг глухо стали поговаривать, что оставшуюся часть романа цензура не пропустила в печать, но, кажется, из него сейчас вырезают какие-то острые эпизоды и слова. И на самом деле уже в следующем выпуске журнала №1 за 1967 год вышло продолжение, но что-то гораздо меньше страниц, чем в первой части. Наверное, «наверху» задумались над таким неожиданным шумом, который вызвала публикация романа известного всем писателя. И, конечно, все, как говорится, «с руками отрывали» эти журналы, ведь уже вовсю шла спекулятивная торговля первой частью. И вдруг довольно быстро, вслед за этим в самиздате появились машинописные купюры из романа. По слухам, «сокращение» романа сделал Константин Симонов, который был дружен с вдовой Булгакова, и сделал это деликатно, с полным пониманием содержания романа.

У нас в общежитии в высотном здании МГУ листочки с купюрами сразу пошли по рукам и вскоре попали в нашу аспирантскую компанию. А мы тогда слегка диссидентствовали, и посему стали распечатывать эти купюры. Как сейчас помню: это были листочки папиросной бумаги, у нас числом 43 страницы. Напечатан попавший к нам текст был мелким шрифтом с малым интервалом. В этом экземпляре перепечатки небольших отрывков были пометки, в какое место текста вставить каждый кусочек. Мы закладывали в машинку 10 листков папироски, перемежая их копиркой, и изо всех сил стучали по клавишам. В результате помогли любителям литературы читать текст с восстановлением вырезанных отрывков. Кроме того, в следующем году мы ещё перепечатывали пьесу Булгакова «Багровый остров».

Читали роман с упоением, ворочая головой то в журнал, то в листочки. А потом обсуждали с жаром. У нас было аспирантское общежитие в высотке МГУ на Ленгорах (так мы тогда называли, теперь это Воробьёвы горы), где жили философы и филологи, так что мы в моём кругу по-настоящему вникали в смысл романа, его символику, её скрытый, часто многослойный подтекст. И очень горячо обсуждали, выдвигали разные версии всех частей романа – Библейский мир, Литературная Москва 20-ых годов, Пространство злого гения Воланда. Вот Воланд тогда нас особо волновал – не очень много времени прошло после эпохи Сталина.

При этом все восхищались Еленой Сергеевной Булгаковой, которая поклялась своему умирающему мужу не только сохранить, но и издать его главный роман – донести до читателя последнюю волю писателя: «Чтобы… знали. Чтобы… знали». И, к счастью, смогла выполнить завещание своего горячо любимого мужа. Она не сожгла рукописи, когда больной Булгаков, опасаясь за её будущую судьбу, просил собрать и сжечь все его произведения. Она собрала и спрятала. Потом он был счастлив, узнав, что она сберегла его роман. И она не продала права на его публикацию иностранным издательствам, несмотря на неоднократные предложения. Она понимала, что он хотел, чтобы знали его великое произведение прежде всего здесь, те читатели, для которых он его писал. А потом уже весь мир.

Вот на таком фоне я узнала, что в Институте физических проблем будет проводиться вечер памяти Михаила Булгакова, где директором тогда был Пётр Леонидович Капица. Говорили, что с большой готовностью откликнулась Елена Сергеевна, вдова писателя, на это предложение инициаторов такой встречи, и она принимала участие в её организации. О ней мы в то время очень мало знали, и всё же, отталкиваясь от образа Маргариты и разных разговоров, мы имели некоторое представление. Оно было приблизительно таким, как его выразил один из близких знакомых, писатель, историк театра В.Я. Виленкин: «…Обаяние личности Елены Сергеевны было настолько сильным, что не поддаться ему было действительно трудно даже самому замкнутому человеку. Я никогда не встречал подобного соединения бескомпромиссно правдивой прямоты с такой душевной чуткостью. Сколько раз её трудная судьба переходила в трагедию, какие непереносимые удары сыпались на её бедную голову (сколько близких людей она похоронила!), и каким только чудом возрождалась её способность так заразительно радоваться жизни, верить в людей и привлекать их к себе своей добротой, своим острым, живым умом, своей победительной, казалось, неподвластной времени женственной грацией!»

(https://arvenundomiel.livejournal.com/132559.html)

Увидеть её в то время было мечтой каждого читателя – увидеть ту, про которую говорили, что она была «ведьмой, колдуньей и даже демоном, но одновременно музой и любовью всей жизни писателя».

В те времена попасть на встречу, где бы присутствовала «сама Маргарита», было большим событием. Кроме самого факта «увидеть», тогда также было особенно интересно ещё и потому, что собравшиеся за столом на сцене все лично знали Михаила Афанасьевича, были друзьями, знакомыми, соседями, работали с ним во МХАТе и т.д. И хотя после ухода Булгакова прошло уже 27 лет, все хорошо помнили такого яркого человека.

Если я не ошибаюсь, вечер вёл зав. Литературной частью МХАТа Анатолий Смелянский, принимал участие зам. Главного редактора «Нового мира» А. Твардовского, известный литературный критик Владимир Лакшин, который к тому времени уже стал заниматься творчеством Булгакова. По-моему, был ещё один из друзей Булгакова, драматург и сценарист Сергей Ермолинский, а также и знакомый Булгакова литератор Виталий Виленкин. За столом на сцене сидели люди булгаковского круга – частица его мира, его близкого окружения, они между собой по-свойски переговаривались, это невольно переносило нас, любителей литературы, в атмосферу писателя, в довоенное время.

Конечно, все выступали с восторженной оценкой открытия – вдруг появившегося удивительного произведения Булгакова через четверть века после его ухода. Что мне особенно засело в память от этой встречи, это тот факт, что почти все говорили, что они не ожидали от Булгакова такого потрясающего романа. Конечно, он писатель талантливый – и пьесы, и «Собачье сердце», и рассказы, и всё другое – прекрасно, но… Вот такого чуда совсем не ожидали. И потому дважды потрясены. Многие в выступлениях называли его Мишей – как мне вспоминается, некоторые по-свойски, по-приятельски, некоторые с неуместной фамильярностью, а некоторые даже со слегка высокомерным, пренебрежительным оттенком. Для последних неожиданность появления шедевра нового для них качества и проявление величия личности Булгакова трудно осознавались. Сказывалась недооценка при жизни, а в некоторых случаях ощущалась скрытая зависть – ведь какая слава!

И всё-таки большинство, конечно же, восхищались талантом писателя и подтверждали тот факт, что Михаил Афанасьевич всегда был достойной личностью, что он выдерживал давление власти, не отступал от своих принципов, был честен. Говорили, что во всех его произведениях проявлялась незаурядность, высокое искусство слова. Все признавали высокую образованность, эрудированность, что отражалось во всём его творчестве. В таком духе оценивали всё наследие Булгакова. И в особенности его великого романа. Удивлялись, как он мог держать в тайне от всех, даже от близких друзей такой грандиозный труд.

Но были также выступления бытового характера, например такого: как-то встретил я Мишу около Телеграфа, он пожаловался, что… В таком случае в основном возникали разговоры на бытовые темы. У меня же сложилось впечатление, что Михаил Афанасьевич не любил жаловаться, тем более на свои трудности, связанные с запретами его спектаклей, книг, с потерей работы. По рассказам участников встречи мне представился довольно замкнутый, хранящий свои тайны под семью печатями образ сильного человека, осознающего свою значимость.

* * *

Елена Сергеевна не села за стол на сцене. Она была уже в зале, когда я пришла. Она тихо сидела в первом ряду, и потому я могла видеть только её голову, которую она то наклоняла, то откидывала назад. Участники встречи просили её выступить, что-то сказать о Булгакове, но она не согласилась, а только привстала и поклонилась залу, когда её назвали. Мелькнуло её светлое лицо, но мне запомнилось, что она не улыбнулась, была очень серьёзной. Ей, конечно, бурно аплодировали.

Я смогла разглядеть Елену Сергеевну уже после выступлений гостей. Она вышла в довольно большое фойе. Я увидела очень красивую (хоть уже и не молодую) женщину, это была какая-то воплощённая грациозная женственность. Удивительная изысканность была во всём её облике. И какое-то гордое достоинство, по-своему выпрямляющее её. Медленно, мягко, не обращая внимания на окружившую её толпу, я бы сказала, неслучайных людей, она шла погружённая в себя, какая-то внутренне напряжённая и почему-то не поднимала глаз, веки её трепетали, губы были подвижны… Чувствовалось необычайное волнение во всём её существе. Наверное, в ней столкнулись противоположные чувства – с одной стороны, великая радость, что роман, как и следовало ожидать, принёс не просто славу, но достойную оценку гения Булгакова. А с другой стороны, она, наверное, представляла, как бы всё это видел Михаил Афанасьевич, и очень жалела, что его нет рядом для общей радости.

А когда она подняла глаза, в них увиделась такая полнота, такая глубина взгляда, что стало сразу понятно: вот она – настоящая, подлинная личность. Преданная Маргарита… Правда, в тот момент представить её с метлой было как-то трудно.

Однако после того, как все выступили, Елена Сергеевна быстро оживилась и включилась в ситуацию продолжения вечера, которое зависело непосредственно от неё. Дело в том, что по её желанию сюда привезли из архивов ЦГАЛИ в сопровождении милиции в небольших сейфах разные короткие произведения Булгакова – рассказы, фельетоны, заметки. Они были отпечатаны на машинке, в уголках были отверстия, через которые их нанизали на кольцо. Листочки подвесили, и люди читали их по очереди вслух, листали страничку за страничкой. То и дело вспыхивал смех. Было это, по-моему, в двух, а может быть, и в трёх точках фойе. Но я не присоединилась к слушающим. Меня очень привлекала Елена Сергеевна, и, конечно, не только меня, её окружила плотная толпа, и она доброжелательно отвечала на вопросы людей. В основном она говорила о трудностях, связанных с публикацией романа, говорила, что Булгаков придавал этому большое значение. Он понимал, как важно, чтобы люди понимали глубину духа того времени. Трудно сейчас вспомнить её необычную речь, её слова. Могу передать только общий смысл, о чём шел разговор. И хорошо помню её голос…

Но мне всё-таки казалось, что в глазах её была какая-то отрешённость. Наверное, она тогда была в двух измерениях – в прошлом и настоящем.

* * *

А окончание встречи было очень неожиданным.

В толпе окружавших Елену Сергеевну, я увидела женщину, которая вдоль подоконника постепенно к ней приближалась, пробираясь сквозь толпу. Когда ей удалось подойти довольно близко, она сказала Елене Сергеевне, что у неё есть личный к ней разговор, который важен для неё самой. Надо сказать, что я тоже за этой женщиной понемногу придвигалась, и потому, хоть они и отошли в сторону, я услышала, что сказала женщина.

А она тихо, но чётко произнесла, что была медсестрой во время войны и вытащила с поля боя тяжело раненого сына Елены Сергеевны Евгения.

Не было даже паузы. Елена Сергеевна сразу потеряла сознание. Тут же вызвали скорую помощь, быстро собрали все листочки с рассказами, и милиция унесла сейфы. Нас попросили немедленно покинуть помещение. Все были потрясены, потому что до этого всё было спокойно, и неожиданный поворот заставил людей замолчать. Установилась тишина, все замерли. Большинство людей не знали причину случившегося. Однако не одна я услышала слова медсестры, и быстро все узнали. Какое горькое чувство испытали мы все в этот момент…

Так странно переплелись линии жизни Шиловской-Булгаковой в тот памятный вечер.

---

Эльмара ФАУСТОВА,
Москва.
Кандидат философских наук (по эстетике). Член Союза писателей Москвы, Союза писателей Северной Америки, Международного Союза журналистов. Главный редактор литературного журнала «Новые Витражи». Всю жизнь занималась преподаванием и научной работой в МГУ имени М.В.Ломоносова. Писатель и поэт. Изданы пять книг стихов и семь книг малой прозы (две в соавторстве). Печатается в периодических изданиях. Редактирует кни¬ги и альманахи. Участвует в Международных книжных выставках. Имеет литературные награды. Увлекается путешествиями – была на всех континентах, кроме Антарктиды.
Для «РА NY»