УБИТЬ КАСТРО
Из отполированной глади телефона её голос казался совсем близким, словно из соседнего небоскреба здесь, на Седьмой авеню, в самой сердцевине Манхэттена. Ради нашей встречи я перелетел Атлантику в компании из ста раввинов, чьи неустанные молитвы не только уберегли нас от падения в океанскую бездну, но даже от сколь-нибудь заметной турбуленции. Ради этой встречи я поднял всех свои знакомства в этом городе юношеской мечты: от тускнеющих осколков советской империи с Брайтона, до респектабельных молодых перебежчиков с Уолл стрит. И вот теперь, когда я стоял без штанов в одной накрахмаленной рубашке возле окна своего номера на девятнадцатом этаже отеля Wellinton, она произносила слова, от которых моя дорогая накрахмаленная рубашка из Bergdorf Goodman покрывалась липкими пятнами пота. «Марита, – говорил я ей как можно более проникновенно и ласково, одновременно комкая в руке картонный стаканчик из-под дрянного американского кофе, – я летел к Вам почти пять тысяч миль, я вторые сутки не сплю. И послезавтра я должен вернуться обратно. Вы не можете так поступить со мною, Марита! Это будет чудовищная «подстава». Тут я осекся, каким-то отдаленным чувством понимая, что, кажется, допустил бестактность в разговоре с этой пожилой дамой. Но именно это просторечное, из криминального жаргона, словечко, словно щелчок тумблера изменило весь ход нашего дальнейшего разговора. Мне надлежало срочно натягивать штаны и как можно быстрее («пока я не передумала») мчаться в Квинс. На разговор – не больше часа. Никаких фотографий. Общаться будем в присутствии её адвоката. Он и определит стоимость этого интервью.
Стремительно натягивая штаны, а затем спускаясь в лифте времен великой депрессии, а после откинувшись в кожаном кресле черного BMW моего студенческого друга Женьки Пискунова, я вспоминал, что Оливер Стоун отвалил ей 200 000 долларов за одно лишь право экранизации её жизни. «Старуха подведет меня под монастырь» – констатировал я мысленно, судорожно соображая, где взять хотя бы половину. И отчетливо понимая, что взять негде.
Этот зачуханный уголок Квинса, звучащий шелестом палой листвы платанов и тихим перезвоном поющих ветерков, и ленивое урчание далекого хайвэя – все это после Манхэттэна являло собой унылый пейзаж американской провинции. Дом по указанному адресу на 200 000 долларов никак не тянул и больше напоминал «хибару» в садовом товариществе «Речник» под Ярославлем или, если хотите, «сараюшку», в которых русские nouveau riche хранят свои многочисленные грабли, лопаты и лодочные моторы. Однако, как выяснилось буквально через несколько минут, даже эта позорная «хибара» – в собственности совсем у иных людей. А Марита снимает у них подвальное помещение. И это может означать только одно: беспросветную, бесконечную нищету.
«Адвокат» оказался её сыном. Ещё достаточно молодым, но напористым парнем, который по подобию американских копов сперва зачитал нам наши права, объясняющие, что мы вторгаемся на частную территорию и он вправе, если что, вызвать копов настоящих. Затем, алчно сверкнув карими глазами, осведомился о гонораре. «Я не плачу свои интервьюерам, – отрезал я как можно более категоричнее, – в противном случае они говорят, то, что я захочу. А это противоречит истине». Подумав несколько мгновений, он, наконец, протянул свою руку и представился: Марк. И отворил дверь в подвал, где скрывается его мама.
Легендарной Марите Лоренц в этом году исполнится семьдесят шесть. Она ютится в подвале, похожем на тюремную камеру в окружении двух приблудных болонок, двух аквариумов, в которых среди искусственных кораллов и останков затонувших кораблей из пластика плавают гуппи, неоны и скалярии, среди множества книг на самодельных полках, неоплаченных счетов за электричество и бесконечного одиночества.
Если бы я не знал, то ни за что не поверил, что передо мной – возлюбленная диктатора Венесуэллы и вождя кубинской революции, секретный агент ЦРУ и возможный участник покушения на президента США. Американская Мата Хари. Женщина, чья судьба чудесным образом сплелась с историей всего двадцатого века. Я оказался первым журналистом из России, кому она согласилась дать интервью.
Дмитрий ЛИХАНОВ
Нью-Йорк – Москва.
– Имя моего отца Генрих Лоренц. Он родом из немецкого Бремена. Во время второй мировой войны отец работал в Абвере у Вильгельма Канариса, а после его ареста летом сорок четвертого года, тоже попал в опалу и отсидел в тюрьме. Мама родилась в Хайдельберге. Её имя Алиса Джуна Лоренц, в девичестве Лофланд. И хотя по профессии мама была танцовщицей, на самом деле она работала на американскую военную разведку, а затем – на ЦРУ. В конце войны она работала под прикрытием, официально числясь на должности иностранного корреспондента газеты американской газеты“Stars and Strips”. Здесь они познакомились с отцом, и она родила от него четверых детей. Маму мою тоже несколько раз арестовывало гестапо и два раза она сидела в лагерях: год в Берген-Бельзен и год в Дармштадте. Первый раз ее арестовали во время подготовки операции «Морской лев». Весной 1941 года океанский лайнер «Бремен», которым командовал мой отец, должны были переделать в транспортное судно. В то время корабль стоял в порту Бремерхафен. Кто-то поджог матрасы и лайнер сгорел дотла. Нацисты расценили это как акт саботажа, а мы оказались в лагере. Второй раз нас арестовал за то, что мы кормили хлебом польских и русских военнопленных. Как-то раз у нас в Бремене на задний двор дом приземлился парашютист со сбитого самолета. Отец в свое время учился в Оксфорде и поэтому очень хорошо говорил по-английски. Он этого летчика быстро отвел в подвал, дал ему гражданскую одежду, а парашют припрятал. Вскоре пришли люди из французского сопротивления и забрали этого летчика. Они же хотели, чтобы мама начала работать на них и даже предложили ей для этого радиопередатчик. Но мама отказалась. Ведь у неё уже было четверо детей. Тогда французы решили её прикончить, поскольку она теперь не только знала их всех в лицо, но и отказалась от сотрудничества с подпольщиками.
– Когда Вы уехали в США?
– В мае пятидесятого года, когда мне исполнилось десять лет. Жизнь в Германии после войны была тяжелая. Папа работал на Norddeutscher Lloyd и когда он получил своё первое после войны назначение на корабль под флагом Лихтенштейна, я отправилась вместе с ним. И потом кочевала с корабля на корабль. Так сложилось в нашей семье, что мама начала работать в Пентагоне, а папа постоянно находился в плавании. В 1953 году я пошла в школу в Вашингтоне. Но учиться мне совсем не нравилось, поскольку американские дети никак не хотели принимать иностранку и часто дразнили меня фашисткой.
Как-то раз, подходя к нашей школе, я заметила пикеты протестующих, которые запрещали белым детям заходить в классы, так как в них преподавали цветные учителя. А у меня любимый учитель был черным. Так что, само собой разумеется, попала в потасовку. Пришлось отбиваться древком американского флага. Однако, мне тоже досталось. Все лицо было в крови. После этого случая мама начала брать меня с собой на работу в Пентагон. Это было как раз то самое время, когда формировалось и выстраивалось ЦРУ. Они занимали отдельное крыло в Пентагоне. Вокруг сидели люди в военных мундирах. А во мне это всегда вызывало всегда угнетающее чувства, поскольку в возрасте семи лет в Германии меня изнасиловал американский сержант. Мне, можно сказать, повезло, потому что он меня «всего лишь» изнасиловал, а другую девочку он просто убил. Возможно, в море, на корабле вместе с папой я чувствовала себя просто в большей безопасности, поскольку лишь только мне приходилось ступать на землю, со мной случались всякие неприятности.
– Но ведь вашу встречу с Фиделем Кастро зимой пятьдесят девятого года никак не отнесешь к числу таких несчастий.
– Это была роковая встреча.
– Марита, вспомните, пожалуйста, тот день, когда Вы впервые увидели Фиделя Кастро. Что привлекло Вас в этом человеке?
– Фидель был одним из одиннадцати кубинских повстанцев, которые подплыли на лодке к нашему круизному лайнеру Berlin, пришвартовавшемуся на рейде Гаваны в январе 1959 года. Туристы смотрели на них с чувством страха и подозрительности. Смотрела на них и я с верхней палубы корабля. Видимо, они почувствовали всеобщее напряжение. Сложили оружие и только после этого поднялись на борт. Когда я увидела Фиделя, то сразу же влюбилась в этого человека. Когда он разговаривал со мной, его лицо было так близко и его глаза излучали такую обворожительную силу, которой не было сил противиться. В то мгновение я навсегда полюбила его глаза. Он взял меня за руку и попросил покзать лайнер. Мой отец в это время спал в своей каюте. Мы прошли в моторное отделение. Я сказала ему: «Это американская территория. Вам нельзя входить сюда с пистолетом». А он в ответ: «Но это наш залив. Это территория Кубы». На корабле ему очень понравилось. Он с энтузиазмом расспрашивал меня об устройстве корабля, предназначении тех или иных механизмов и устройств. Как Вы, конечно, знаете, он в начале своей революционной борьбы сам приплыл на Кубу на борту крошечного суденышка «Гранма». Так что всё, что было связано с флотом было ему интересно. Он вообще любил корабли.
Вскоре проснулся отец. Он вышел на палубу и увидев меня с мужчиной в армейской форме, строго спросил, что все это значит. Я представила ему Фиделя, не понимая, конечно же, с кем имею дело. В то время я была глупой девятнадцатилетней немецкой девчонкой, которая всем сердцем не любила Америку и изо всех сил стремилась домой, в Германию.
– Выходит, это была Ваша первая любовь?
– Первая и единственная. За эту любовь я приняла побои, многочисленные унижения, тюремную камеру и даже угрозы убийства. Но я не отреклась от неё.
После нашей первой встречи на корабле, я дала Фиделю мой номер телефона в Нью-Йорке и уплыла, совсем не рассчитывая, что он мне когда-нибудь позвонит. Но он позвонил из своего номера в отеле «Гавана Хилтон» буквально через несколько дней после того как пришел к власти в феврале 1959 года и закричал: «Я думал о тебе, Алеманита »! Это было удивительно! Человек, чьи фотографии были на первых полосах всех американских газет, разговаривал со мной как со своей давней знакомой. «Я видела твое фото в газете», – закричала я ему в ответ. А он смеется. Потом говорит: «Я отправляю тебе самолет. Приезжай на недельку. Нам надо поговорить. И, пожалуйста, не волнуйся, я верну тебя обратно, когда пожелаешь». «Как же я могу, – начинаю возражать, – меня родители не отпустят». Но через четыре дня он позвонил вновь и сказал, что уже отправил за мной самолет Cubana Airlines.
Ну, что ж, я собрала свои вещи и улетела. И была единственным пассажиром в этом самолете из Нью-Йорка в Гавану. Через несколько часов я уже была на месте. Поднялась к нему в номер и открыла дверь. Господи, он взял меня сразу же на руки, прямо в дверях. Я прижалась к нему. И я осталась с ним на долгие восемь с половиной месяцев. Там, на Кубе пятьдесят девятого года я впервые увидела те ужасные последствия, которые оставил после себя режим Батисты . В стране было только два класса: богатые и бедные. И потому Фидель был буквально одержим социалистическим идеями, стараясь как можно скорее установить в стране подлинное равенство и братство. Хотя, надо сказать, первое время Фидель, как мне казалось, находился в какой-то растерянности и часто повторял: «Я не политик. Я повстанец и гуманист».
Фидель был очень нежен со мной. Наставлял меня, отправил в школу учить испанский. Одним из первых дел, за которое он взялся было строительство нового госпиталя для кубинских женщин, где они смогут совершенно бесплатно рожать новые поколения кубинцев. Он и мне говорил: когда-нибудь и ты будешь рожать здесь.
– Фидель познакомил Вас с Че Геварой и остальными своими соратниками?
– Че всегда был рядом с Фиделем. И Селия Санчес и Камило Сьенфуэгос . Все были там, на 24 этаже отеля «Гавана Хилтон». Я с грустью и радостью вспоминаю этот отель. Рояль внизу. Лифты. Стойку регистрации… «Барбудос» были очень внимательны ко мне и очень вежливы, никакой грубости или даже нетактичных намеков. Настоящие джентльмены. С автоматами в руках. Они были одеты в форму бригады «Двадцать шестого июля». И у меня была такая же форма. Я берегу её по сей день. После того, как мне выдали форму, я прямо почувствовала себя настоящей революционеркой. И даже осмеливалась давать «барбудос» глупые, а, часто, и полезные советы. Предлагала всех проституток, к примеру, поставить под ружье или ликвидировать детское попрошайничество. Хотя, и некоторые идеи моих новых друзей часто звучали по-детски наивно. Помню, как-то раз мы с Фиделем поехали на джипе в болота Сапата. Сидели в машине. Любовались природой. Он курил свою сигару. Долго молчал. А потом и говорит: «Я знаю, что делать с этими болотами. Я приглашу сюда китайцев выращивать рис».
– А они понимали, что Вы – необычная девушка? Что Вы девушка Фиделя?
– Конечно. Селия Санчес даже как-то сказала мне, что уж лучше у него будешь ты одна, чем все эти многочисленные девицы, которые пытаются прорваться в отель под любым предлогом. Селия и Фиделю говорила то же самое, пытаясь, очевидно, хоть как-то стабилизировать его личную жизнь на правах друга. Но то же самое происходило и с Че, которого осаждали сотни поклонниц. Камило был поспокойнее и всегда вызывал во мне глубокое уважение. Никто из них не употреблял спиртного. Только курили как сумасшедшие свои сигары. Об этих месяцах в отеле у меня остались самые светлые воспоминания.
– Как проходила Ваша жизнь в «Гавана Хилтон»?
– Как я уже Вам говорила, прожила я там восемь с половиной месяцев. У меня был отдельный номер. Рядом была комната Че, Селии, Камило и, конечно, Фиделя, который занимал апартаменты. Днем я занималась изучением испанского языка в школе, куда определил меня Фидель, занималась в отеле с учителями. И если в начале этого курса едва понимала тех, кто со мной говорит, то вскоре уже могла прочесть книгу Фиделя: «История меня оправдает». В мои обязанности также входило проверять его корреспонденцию, однако, если приходили письма от его поклонниц, я безжалостно отправляла их в мусорное ведро. День мой обычно проходил примерно так: я утром вставала, принимала душ, приводила себя в порядок, поскольку я просто была обязана выглядеть хорошо, включала пластинку Эверардо Ордаса Piano Magico, открывала дверь в коридор, где обычно сидели с оружием «барбудос» спускалась вниз в кафе, чтобы позавтракать. Вы должны понимать, что я не была заключенной в отеле. У меня была полная свобода действий. Вот именно в этом кафе на первом этаже отеля ко мне впервые и подошел мужчина в униформе кубинских ВВС и передал салфетку, в которой было всего несколько слов: «Я могу Вам помочь». Через несколько часов я встретила Фиделя и рассказала ему о записке. Тот не удивился. Более того: он знал этого человека. Им оказался двойной агент Фрэнк Старджис, работающий на ЦРУ.
– Вокруг Фиделя в то время, наверное, было много разведчиков из разных стран?
– Фидель никогда не употреблял слово «разведчик». Исключительно contrarevolucionario . Но я никогда не встречала ни немцев, ни русских, ни китайцев в нашем отеле.
– А как Ваши родители отнеслись к этому внезапному отъезду из Нью-Йорка и жизни в отеле вместе с вождем кубинской революции?
– Вначале я писала им письма. И врала. Говорила им, что поступила на Кубе в колледж. И они воспринимали это за чистую монету.
– То есть они не знали, что Вы живете с Фиделем?
– Нет. Хотя отец, думаю, подозревал, поскольку во время нашего первого знакомства на корабле, Фидель просил его отпустить меня, чтобы переводить письма с немецкого.
У меня был старший брат, который работал переводчиком в ООН. А унего был приятель араб по имени Саид. И вот брат мой попросил этого Саида отправиться на Кубу, чтобы попытаться меня отыскать. Тот приехал в Гавану. Поднялся на двадцатый этаж. Ходил и всех обо мне расспрашивал. Естественно, Фиделю доложили о том, что в отеле поселился какой-то араб с дипломатическим паспортом и расспрашивает про меня. Когда Фидель об этом узнал, он просто взбесился и приказал вышвырнуть его на улицу. Саид кричал: «Вы не имеете права. Я дипломат. Я подданный Арабской республики Египет». На что Фидель ему ответил: «А у нас пока нет дипломатических отношений с Абделем Насером». Вытащил его из номера прямо в пижаме, дотащил до джипа внизу и лично, так сказать, экстрадировал с Кубы.
– Он был ревнив?
– О да, Господи! Катастрофически ревнив! То и дело запрещал мне таращиться по сторонам. И другим велел на меня не засматриваться дольше того, что позволяют приличия.
– Можете вспомнить какие-то его привычки, которые были известны только Вам?
– Я звала его «барбудито». Он много курил и тушил сигару прямо в пальму, которая стояла в его номере. У него были игрушки, с которыми он любил играть. Машинки, экскаваторы, бульдозеры. И часто я видела, как он гоняет маленькую машинку по столу, за которым работал. Иногда я связывала ему шнурки на ботинках узлом, чтобы он никуда от меня не уходил. Но он все равно уходил. Бывало, он просил меня прочесть письма от девушек, которые ему писали, однако, я не позволяла ему этого и нещадно их уничтожала. И тогда он притворно вздыхал: «Сейчас ты, возможно, уничтожила моё счастливое будущее». В быту он был абсолютно не прихотлив. У нас не было никакого обслуживания в номере. Никаких слуг или посыльных.Когда Фиделю хотелось есть, он просто спускался в ресторан и приносил оттуда несколько пакетов с очень простой едой, часто с какими-то обычными закусками вроде чипсов. А ещё у Фиделя было двое часов на руке. Как он говорил, одни показывали день, а другие ночь, поскольку Куба нуждалась в нем и днем и ночью. Надо сказать, что Фидель – очень знающий и образованный человек. Он знал название каждого дерева и животного, прекрасно разбирался в тонкостях и деталях кубинской истории.
– В то время Вы ведь наверняка вели разговоры о вашем будущем. Фидель был готов к серьезным отношением и видел ли он Вас в качестве своей жены?
– Я любила его. Я хотела быть с ним всегда и не видела свое будущее в Германии или США. И вместе с тем Фидель всегда повторял: «Я – это Куба». И объяснял, что если я хочу выйти замуж за него, то значит, я должна выйти замуж и за Кубу. Вот так он себе это представлял. Но я не могла делить его с Кубой и поэтому понимала, что вряд ли выйду за него замуж. Фиделя в те дни я практически не видела. С утра он уезжал решать государственные дела Кубы и возвращался часто только для того, чтобы уснуть. Почти всегда – без сил. Что мне оставалось делать? Я ждала его. Часто плакала, поскольку понимала, что этот человек просто не принадлежит мне и никогда не будет принадлежать ни одной женщине, поскольку Куба, действительно, значила для него все.
– Вы сразу сказали ему о том, что беременны?
– Конечно сразу же, как только это поняла. Он изменился в лице и произнес: «Господи, ты беременна! Твой папа меня убьет». И мне эта его реакция была понятна. За те пять часов, что они провели с моим отцом на корабле в нашу первую встречу, они успели подружиться. Фидель даже думал назначить его ответственным за индустрию туризма на Кубе. И тот, как мне казалось, ему доверял. Так что Фидель боялся моего отца больше, чем кого бы то ни было на свете. Хотя, по-моему, он был рад тому, что на свет может появиться ребенок кубинско-немецкой крови.
– То есть он хотел ребенка?
– Да, он был абсолютно счастлив, когда узнал об этом. И, помимо этого, он хотел, чтобы этот ребенок появился на свет в новом роддоме, который строило кубинское правительство.
– Но история и Ваша жизнь обернулась иначе… Вспомните, пожалуйста, тот день, когда Вы вынуждены были покинуть Гавану.
– Я уже была на седьмом месяце беременности. Всё, что я помню про тот ужасный день, после того, как утром выпила по привычке стакан молока: Малекон, мчащийся куда-то автомобиль с открытыми окнами, брызги воды с набережной, ветер, а потом – сильный свет и невыносимую боль.. Потом какие-то слова сквозь туман, какие-то споры, я слышала имя Фиделя. И тут потеряла сознание. Очнулась я вновь в гостинице «Гавана Хилтон». В своем номере. Рядом со мной был Камило Сьенфуэгос, который все время повторял: “Que pasa, Alemanita, que pasa” ? Здесь я увидела, что моего ребенка со мной ужу нет, и я потеряла много крови. И продолжаю её терять. Я попросила Камило позвонить моему брату в Нью-Йорк. И после того, как он связался с ним, было принято решение о срочной госпитализации в американский госпиталь. Я много плакала, я была абсолютно подавлена из-за потери ребенка. Не понимала жив он или мертв. Кто это был мальчик или девочка и что же со мною и с ним произошло.? Камило быстро помог мне собраться и отвез на аэродром к самолету. Меньше, чем через месяц Камило погибнет в авиакатастрофе. Я абсолютно уверена, что в его гибели, равно как и в том, что случилось со мной и моим ребенком виновен один и тот же человек. Агент ЦРУ Фрэнк Старджес.
– А Фидель знал об этом?
– Ничего он не знал. В тот день он был на другом конце Кубы, в Санта Кларе.
– Это Фрэнк подсыпал Вам в молоко отраву?
– Во всяком случае, я видела его в то утро в ресторане «Гавана Хилтон». И он мне как-то раз сказал: «Я должен был убить тебя дважды». Однако, сам стакан с молоком мне принес другой человек, служащий отеля.
– Итак, Вы вновь оказались в Нью-Йорке под покровительством Вашего брата…
– И агентов спецслужб, как выяснилось вскоре. В Нью Йорке меня отвезли в госпиталь имени Ф. Рузвельта и сделали рентген, который показал: в Гаване у меня были преждевременные роды, а не аборт.
В госпитале мне, помню, всё время давали много таблеток. Медсестры говорили, что это витамины. От этих, так называемых, витаминов я все время находилась в какой-то прострации и лишь потом узнала, что меня пичкают амфетаминами. Потом пришли двое мужчин Фрэнк О Брайен и Фрэнк Ландквист.
– Спецслужбы, конечно?
– Оба были из ФБР. Они до сих пор живы. Потом к ним присоединился ещё один человек – Александр Ирвин Рорк. Этот работал на ЦРУ. Четыре месяца они следили за мной и всячески обрабатывали. Говорили, что Фидель хочет устроить в США коммунистическое государство, что он атеист, что эти люди не верят в Бога. Вспоминали маму мою и тот факт, что она работает на американское правительство, про отца моего вспомнили тоже. И про то, что я в свои девятнадцать лет могу хорошо заработать и всю жизнь ни в чем не нуждаться. При этом, естественно, они много раз говорили о том, что у Кастро таких как я – не счесть и он меня совершенно не любит. Кроме этого они говорили, что по их сведениям моего только что родившегося ребенка убили люди Фиделя. Показали мне жуткую фотографию обезглавленного младенца. Мол, вот твой сын. Ему отрубили голову люди Кастро.
– Неужели Вы не понимали, что это давление на Вас неспроста, что у этих людей, наверняка, определенные цели?
– Все вскоре стал понятно. Однажды они меня привезли в штаб-квартиру ФБР на 69 улице. Посадил за стол в глухой комнате для допросов. Через несколько минут появилось несколько агентов, один из которых, уже знакомый мне по Кубе, двойной агент Фрэнк Старджес предложил поехать на Кубу и нейтрализовать Фиделя. Они сказали, что дадут мне несколько пилюль, которые необходимо растворить в воде. И Фидель ничего не поймет, ничего не почувствует. Он просто уснет. Навсегда. У меня сохранился ключ от номера в «Гавана Хилтон», в котором мы жили с Фиделем. Так что я могла бы туда свободно приехать и пройти прямо к Фиделю. Я находилась в таком подавленном состоянии, настолько была измотана физически и морально, что согласилась на убийство своего возлюбленного.
В январе шестидесятого года меня напичкали таблетками и посадили на самолет, который летел на Кубу. В сумочке у меня было две капсулы с ядом, предназначенные для премьер-министра Кубы Фиделя Кастро. По дороге в аэропорт меня сопровождал агент ЦРУ Александр Рорк, который то и дело повторял сквозь зубы: «Не делай этого». Александр был сыном известного нью-йоркского судьи и не смотря на то, что был вовлечении в секретные операции по свержению режима Фиделя, не хотел такого поворота событий, не хотел убивать Фиделя. За это он и поплатился. Насколько мне известно, его самолет был впоследствии взорван при помощи другого агента ЦРУ и одновременно моего куратора Фрэнка Старджиса.
– У этой операции, наверняка, был свой план…
– План ЦРУ был таков. Я должна была приехать на Кубу всего на один день. Встретиться с Фиделем. Поужинать с ним. Провести с ним ночь. Потом отравить премьер-министра и на рассвете покинуть отель «Гавана Либре» и в шесть часов утра вылететь с Кубы. В восемь утра Кастро должен был выступать по радио. Отмена его выступления означала бы, что операция завершена и Фидель мертв.
– Как Вы себя чувствовали в этот день? Как вообще может чувствовать себя человек, отправленный убить своего любимого, да еще, к тому же, выдающегося и популярного политического деятеля? Коленки не тряслись?
– Это был самый тяжелый день в моей жизни. Через четыре месяца разлуки с Фиделем, я вновь появилась в «Гавана Либрэ». Открыла дверь своим ключом и вошла осторожно. Первым же делом прошмыгнула в туалет и выбросила таблетки в бидэ. Когда они там исчезли, я почувствовала какую-то легкость и освобождение. И вместе с тем я понимала, что внизу, в лобби меня, наверняка, дожидаются агенты ЦРУ, которые сразу же прикончат, если я не выполню их задание. Тем более, что меня предупреждали, что если я вернусь не исполнив задания по ликвидации Кастро, меня достанут как на Кубе, так и в Америке,. И обвинят в моей смерти спецслужбы Кубы. Словом, я чувствовала, что зажата в угол и у меня нет никакого разумного выхода и этой ситуации. Что делать? Остаться вновь с Фиделем? Бежать? Но куда? Я была в панике.
Когда я вошла в его комнату, Фидель лежал на диване с едва прикрытыми глазами Очень усталый. Как обычно, с сигарой в руке. Увидев меня в комнате, он спросил совершенно спокойно: «Ты пришла убить меня, Алеманита?» «Нет,- отвечаю я ему как последняя дура. А из глаз уже слезы льются,- я приехала, потому что люблю тебя». «Я так и понял, – отвечает он мне усталым голосом, – тебе прислали убить меня. Ну, что ж, убивай». И протягивает мне свой пистолет. «Я не могу тебя убить, – отвечаю Фиделю, – потому, что люблю тебя». Господи, я стояла перед ним и рыдала, рыдала, казалось, целую вечность.
На рассвете, как и планировалось, я прошмыгнула мимо дремавших в холле агентов ЦРУ к такси и первым же, шестичасовым рейсом покинула Гавану. А в восемь утра по национальному радио выступил премьер министр Кубы. Операция ЦРУ провалилась. Я вернулась в США так и не убив Фиделя Кастро.
– И понимая при этом, что Вас ждут в США крупные неприятности. Что здесь Вас могут даже убить.
– Фрэнк Старджиса отвесил мне пощечину, когда встретил меня на следующий день в Майами. Люди из ЦРУ сразу же отвезли меня на какую-то авиабазу и закрыли на оружейном складе с цементным полом без окон. Здесь было очень душно. Они сказали, что я слишком много знаю и необходимо преподать мне урок. Эта база находилась на одном из островов в болотах Флориде. Как я потом поняла, это была секретная база ЦРУ для подготовки контрас и кубинских контрреволюционеров. Здесь я познакомилась с Орландо Бошем, который впоследствии стал одним из самых лютых врагов Фиделя. Бош участвовал в организации многочисленных покушений на Фиделя и в подрыве самолета с кубинскими спортсменами. Здесь я провела почти восемь месяцев, тренируясь в диверсионной работе по программам ЦРУ. Меня учили стрелять, метать ножи, изготавливать взрывчатку, минировать гражданские и военные объекты. Там мне выдали пистолет. И с тех пор я всегда ходила с оружием. Почти 30 лет. Я провалила операцию ЦРУ. Не стала убивать любимого.
На этой же базе Фрэнк Старджес подготовил спецоперацию по моему внедрению в окружение бывшего диктатора Венесуэлы Маркоса Переса Хименеса, от которого у меня впоследствии тоже родился ребенок, на этот раз девочка. Её имя Моника. Маркос оставил мне пять миллионов долларов, а после этого был экстрадирован в Венесуэлу. Однако, адвокат Дэвид Уолтер, которому было поручено открыть траст на наше с Моникой имя, подделал документы и украл абсолютно все деньги.
Впоследствии меня включили в состав команды Operation 40, которая первоначально предназначалась для высадки в Заливе Кочинос на Кубе, а затем использовалась ЦРУ и для других целей, уже внутри США.
– Что Вы имеете ввиду?
– Я ничего не хочу утверждать, но в ноябре шестьдесят третьего года я вместе с Фрэнком Страджесом, Орландо Бошем, Педро Луисом Диасом и Ли Харви Освальдом отправилась на машине из Майами в Даллас. Все мы входили в состав секретной assassin squad – «команды убийц». У нас в машине было много оружия и оптики для него, были и подробные карты Далласа, которые кубинцы внимательно изучали. Когда мы приехали в Даллас, все остановились в одном мотеле. И здесь они приняли решение, чтобы я первым же рейсом улетела в Нью-Йорк. Через несколько дней весь мир оглушила новость об убийстве президента Кеннеди.
– Это просто невероятно!
– Впоследствии, как я знаю, Фрэнка Старджеса допрашивали в Комитете по разведке Сената США, в Комитете по расследованию убийства Кеннеди, и в Комиссии бывшего вице-президента США Нельсона Рокфеллера по расследованию деятельности ЦРУ, однако, ничего не смогли доказать или обвинить его в чем-то. Всякий раз Фрэнк, как говориться, выходил сухим из воды. Тем не менее, это не помешало ему замараться во время Уотергейтского скандала в июне семьдесят второго года, когда он вместе со своими коллегами из ЦРУ был задержан в штабе Демократической партии США за установкой подслушивающей аппаратуры. Результатом этого скандала, как известно, стала отставка Президента США Р. Никсона, а Фрэнка Старджеса ЦРУ вновь вытащило из этого дерьма целым и невредимым.
– Фрэнк Старджес все еще жив?
– Газеты писали, что у него был рак гортани, но я-то знаю, что его болезнь называется цэрэушный грипп. Это когда человек в пятницу заболел, а в понедельник его уже закопали. Он умер 4 декабря 1994 года в госпитале для ветеранов войны в Майами в возрасте 69 лет.
– И с тех пор Вы больше не видели Фиделя Кастро, не интересовались, что стало с Вашим ребенком?
– В Майами я как-то встретилась с двумя агентами ЦРУ, которые сообщили мне, что только что вернулись из Гаваны, где видели моего сына. Его зовут Андрей. Показали его фотографию. Сказали, что он в порядке, но, чтобы я даже не пыталась его оттуда забрать. Ничего не получится. Я ответила им, что мне этого не достаточно. Мне нужен анализ ДНК.
Намного позднее, в 1981 году кажется, власти Кубы разрешили мне побывать в Гаване и встретиться с сыном. От Андрея не скрывали, что я его мать. Я посмотрела на него. Потрогала. Потом обняла. И сразу же разрыдалась. Он очень похож на своего отца. Такой же высокий. Но и на меня тоже похож. Я привезла ему в подарок кроссовки и сникерсов, конфет каких-то. Всё это я привезла совершенно спокойно, без всякого досмотра, поскольку по приказу Фиделя, меня провели по особому, дипломатическому коридору в аэропорту Хосе Марти. Я говорила с людьми из окружения Фиделя. Они сказали, чтобы я даже не пыталась увезти его в США. Все дети, которые родились на Кубе, здесь и должны остаться.
– То есть сейчас ему должно быть 55 лет. Вы знаете, чем он занимается?
– Он врач в госпитале Карла Маркса. Принимал участие в боевых действиях в Сальвадоре насколько я знаю. Но с тех пор я его и не видела больше и не знаю, как сложилась его жизнь: женат ли он? Есть ли у него дети?
– А ЦРУ? Они оставили Вас в покое?
– Ну, что Вы, Дмитрий! В восемьдесят первом году, когда я вернулась с Кубы после встречи с сыном, ко мне вновь пришли люди из ЦРУ и пригрозили: или ты идешь в тюрьму, или идешь работать на наши военные программы. После этого меня отправили в тренировочный лагерь в Пенсильвании, где готовил кубинских contras. Здесь я работала полтора года в качестве переводчика. Люди из ЦРУ следили за мной ещё много лет, время от времени напоминая о своей роли в моей жизни. Шесть лет я находилась под охраной ФБР по программе защиты свидетелей.
Пискунов (с горьким смехом): – Посмотрим, не будет ли сейчас «хвоста» за нами. Слушай, Лиханов, ты меня всегда в такие истории впутываешь…
1От испанского Alemanita (немочка).
2Фульхенсио Батиста. Кубинский диктатор. Президент Кубы с 1940 по 1959 гг.
3Камило Сьенфуэгос – один из соратников Ф.Кастро. Трагически погиб в октябре 1959 г.
4От испанского barbudos (бородачи)
5Contrarevolucionario (исп.) – контрреволюционер.
6Que pasa, Alemanita, que pasa (исп.) Что случилось, немочка, что случилось?
Для “RA NY”
Фото предоставлены автором