Компания была тесной. Мужской. Потому и разговоры крутились вокруг войны, политики, женщин. О последних, к слову, говорили не ради них самих, а по отношению к первым двум темам: войне и политике.
Засиделись, как это бывает у давно не встречавшихся друзей, далеко за полночь.
Я - холостяк. Они - женатые люди. А посему, для порядка, пошли звонить их благоверным: объяснять, где задержались в такое время.
Юра Яковлев отчитался успешно, без нервных потрясений. То ли супруга уже привыкла к его поздним возвращениям, то ли у них в семье - домострой...
Сергею Игнатенко - не повезло. Пока мы с Яковлевым переминались с ноги на ногу, прицеливаясь, в какой "комок" податься за очередной порцией "брынцаловки", Игнатенко что-то смиренно объяснял, извергающей на него праведный гнев, телефонной трубке.
Он стоял к нам спиной - большой, с трудом помещающийся в будке, но даже по спине чувствовалось, насколько ему неуютно. Он запинался, оправдывался, словно нашкодивший школьник.
За годы нашего знакомства я не раз бывал у него дома и знал нрав его "половины".
Людку - хрупкую, рыжеволосую женщину с большущими, на пол лица голубыми "брызгами", как ласково именовал их Сергей, можно было с полным основанием назвать обычной офицерской женой.
В восемнадцать вышла замуж за свежеиспеченного лейтенанта-мотострелка. В двадцать - родила ему сына. Вместе с мужем сменила тринадцать гарнизонов. Профессии не имела. И задачи у нее не было, кроме, как - ждать, встречать и провожать мужа да воспитывать сына, которому доводилось "папку" видеть чаще на фотографии, чем воочию. И хотя, как большинство офицерских жен, она про странствия с Игнатенко говорила красиво: "Мы служили...", ей за эту "службу" звезд и наград не давали, а трудностей хватило сполна... Может, потому и нервишки у нее к сорока годам расшатались, и характер заметно испортился. Редкое застолье у Игнатенко проходило гладко. То она придерется, что муж лишнюю рюмку выпил, то начнет выговаривать, что ей внимания недостаточно уделяет... Начнет с простого упрека, потом закипятится, разгневается. Лицо покраснеет, а пресловутые "брызги", напротив, небесную окраску утратят, сделаются бесцветными, пронзительными...
Вспомнил я это - не удержался:
- Как ты терпишь все это, брат? Людка тебя поедом ест, а ты еще и оправдываешься...
Сказал и тут же пожалел: как-то не по-мужски получилось. Да и кто вообще имеет право в отношения супругов встревать?..
А Серега возьми да улыбнись в ответ:
- Не ест меня Людка, а поливает...
- Это точно, поливает. Да еще как... - поддакнул Яковлев.
- Эх, ничего вы, братцы, не знаете. Тут история давняя... Так и быть, расскажу... Берите пузырь. Людка индульгенцию еще на пару часов выдала...
Мы купили водку. Вернулись в дом. Расположились на, уже обжитой нами, кухне. Опрокинули по стопке и Сергей начал рассказ.
- В Афган меня откомандировали неожиданно, вместо "отказника". Редко, но встречались и такие. Сначала при беседе с кадровиками дает согласие на спецкомандировку, а потом, перед самой заменой - в кусты.
Я служил тогда комбатом в Мукачево, в Закарпатье. Был конец мая, по местным меркам, уже лето... Вдруг, звонок из штаба дивизии: "Готовьтесь, поедете на юг". Что такое "юг", тогда, в восьмидесятом, уже все прекрасно знали: значит, "за речку" и дальше Кушки. Ну, а "готовьтесь" - это так, для успокоения: через три дня должен быть уже в Ташкенте, в штабе ТуркВО. Три дня на все. И должность сдать, и семейные дела уладить. На службе отнеслись с пониманием: сдачу батальона быстро провернул. А дома, Людка, понятно, в слезы... Как ее утешить? Не знаю, как...
Поехал в ближайший лесок, вырыл березку полутораметровую, привез в гарнизон, к нашему ДОСу. Перед подъездом выкопал яму и туда ее, белоствольную, посадил. Соседи в голос: "Поздно уже деревья сажать. Не приживется!" А я Людке тихо, на ушко говорю: "Хочешь, чтобы я вернулся, смотри за деревом. Завянет, значит, и мне - крышка..."
Так вот и простились. Улетел я в Ташкент, оттуда - в Афган. Командовал горно-пехотным батальоном. Вы знаете, что это такое. Из рейдов, практически, не вылезал. Бывали, впрочем, ситуации и пострашней…
Однажды приходит ко мне советник ХАД (военной контрразведки) и говорит:
- Алексеич, необходимо провести встречу между руководителями банд нашей и соседней провинции - Ташкурган. В Айбаке и Дарайзинданском ущелье с "духами" договоренность достигнута. Если сумеем свести саманганских и ташкурганских "бабаев", будем контролировать всю ситуацию в нашей части Афганистана. Условия встречи определяют "духи". Место - Ташкурган. Соберутся все главари банд. Гарантом безопасности они хотят, чтобы выступил ты. И больше никого... Сам понимаешь, риск большой. Поэтому решать тебе, как скажешь, так и будет.
Надо сказать, что мой батальон был единственной боевой единицей, способной повлиять на ситуацию в провинции. Поэтому условие "духов" мне было понятно.
Однако, чтобы пойти на участие в переговорах, я должен был доложить по инстанции командиру полка, рапортом, как положено, дождаться его резолюции, а потом уж рисковать... Но времени для этого не было: выезжать надо было завтра утром.
- Я поеду. Каковы гарантии для меня?
- Гарантий для тебя нет никаких. А условия такие: губернатор провинции дает "УАЗик" с афганскими номерами. Ты - за рулем, но для страховки можешь взять с собой одного бойца, желательно, таджикской национальности...
Так я и сделал. Взял с собой преданного солдата-таджика по имени Телло (что в переводе - "золотце"). Понимал, что втягиваю парня в смертельную авантюру, поэтому сказал:
- Ты можешь отказаться - мы едем на опасное дело.
- Я поеду.
Рано утром к нашему КПП подогнали "УАЗик ". Я сел за руль. В "собачник" забрался Телло. У него радиостанция для связи (хотя действует она километров на восемь-десять, а мы к "духам" выдвигаемся на двенадцать, так что, случись что, все равно нас никто не услышит).
- Телло, у нас с этого момента одна жизнь на двоих. Ты язык "духововский" знаешь, я нет. Если услышишь, что-нибудь подозрительное, покашляй несколько раз.
- Я все понял, командир.
Подъехали к месту, которое назначили хадовские советники. Из дома вышли три бородатых "духа" с автоматами. Мы поздоровались по-афгански:
- Хубости-чатурости. Харасти-бахарасти.
Так они говорят, прикладывая руку к сердцу. Переводится это довольно длинно: "Как твой дом, как твоя жена, как твои дети..."
Я в знак миролюбия поднял правую руку. Они уселись в машину: двое на заднее сиденье, а один рядом со мной. Поехали. У меня на душе кошки скребут: а может, эта встреча просто засада?
Доехали до нашего последнего блокпоста, а дальше уже "духовская" территория.
Чтобы вам было понятно, объясню. Ташкурган расположен на границе гор и пустыни на площади около восьмидесяти квадратных километров. Этакий огромный оазис с шахским дворцом посредине. Наших поблизости нет, за исключением пограничников, но они, как правило, в перестрелки не ввязываются. Одним словом, надеяться не на кого.
Ну, вот, заезжаем мы в Ташкурган. Виляем по улочкам. Сидящий рядом бородач показывает рукой: направо, налево. А я стараюсь запомнить маршрут, чтобы не заблудиться, если придется вырываться с боем. Наконец, бородач поднимает руку:
- Саиз! (Здесь).
Я останавливаю машину на небольшой площади, но двигатель не глушу. Смотрю, к нам шагают человек двадцать, все бородатые и все вооружены. Наш "дух", который сидел за штурмана, вышел из машины, о чем-то с ними переговорил и делает мне знак выйти. Я вышел. Бородачи осмотрели меня с головы до ног и подняли правые руки, в знак того, что принимают меня, как гаранта. Оставшиеся афганцы, что ехали с нами, тоже вышли и вместе с хозяевами удалились в дом.
Я вернулся в машину и потихоньку озираюсь. Вижу моджахедов за дувалами с оружием на изготовку. Говорю Телло:
- Приготовь гранаты. Если начнется бой, нам отсюда не уйти. Будем драться, сколько сможем. Но и их побольше с собой заберем".
- Хорошо, командир.
Сколько времени прошло, не скажу. В таких ситуациях у времени особый счет. Вдруг из-за дувала выходит к нам "бабай":
- Уезжайте, переговоры закончатся в час. К этому времени и приедете.
Я медленно разворачиваю машину, спиной чувствуя, у скольких "духов" мы на мушке, и начинаю выезжать. Причем, знаю: есть территория, контролируемая нами, есть та, которую контролируют они, но есть и просто "беспредельщики", которым один Аллах судья. Если нарвемся на таких, нам - крышка!
Но пронесло. Выехали из кишлака, добрались до блокпоста. Пообедали. Ротный спрашивает:
- Как вас вытаскивать, если...
Что ему сказать? Ташкурган не смогла взять дивизия вместе с маневренной группой погранцов и десантурой... Куда тут с ротой соваться!
Короче, в половине первого поехали назад. Дорога уже знакомая. Но пулю-то все равно ждешь: откуда прилетит? У машины, хоть и афганские номера, но за рулем - русский (блондина от брюнета любой бача отличит).
Подъехали. Встали. Справа, слева наблюдаем присутствие "духов" и ощущаем их неподдельный интерес к нам.
Проходит полчаса, а парламентеры не показываются. Проходит еще двадцать минут - никого. А мы по-прежнему на мушке. У меня мысли всякие: "Может, переговоры не состоялись. Может, наших "бабаев" уже убрали. Теперь наш черед..."
В половине третьего вышел из-за стены какой-то старик и прямиком к машине. Ситуацию отслеживаю, словно кадры в кино. Подходит он и кидает мне на колени скрученную записку. Я разворачиваю ее, а там цифры: "15.00". Понимаю, что надо подождать еще полчаса. Напряженность нарастает...
В 15.05 появляется толпа бородачей, и я вижу, что среди них нет приехавших со мной.
- Готовься, Телло...
- Я готов.
Они подходят к машине окружают, оживленно переговариваются. Я спрашиваю солдата:
- В их словах, есть угроза?
- Пока нет, командир...
- Тогда, подождем...
Наконец, из-за незнакомцев вынырнули парламентеры. Опять длительное прощание с хозяевами. Потом "бабаи" садятся в машину.
- Телло, спроси: мы - в безопасности?
Тот перевел вопрос, а потом ответ:
- Они утверждают, что в безопасности.
- Это гарантировано?
- Да.
Я вырулил на обратный курс. Доставил бородатых туда, куда они пожелали и - в свой гарнизон. А там уже ждут представители ГРУ и КГБ:
- Как прошли переговоры?
- Не знаю. Я просто живой вернулся...
Серега сделал паузу. Потом сказал:
- Поверите или нет, но рядом со смертью был два года: изо дня в день. Навидался всякого: и в засады попадал, и из окружения прорывался. Но одно скажу, в каких бы переделках не оказывался, не маму, не Бога, а Людку свою в такие моменты вспоминал. Ей молился: "Если ты мне сейчас не поможешь, то - никто не спасет"… И вот, прошел всю войну без единой царапины и даже заразы никакой - болезни, в тех местах распространенной - не подхватил.
Короче, цел и невредим остался.
Вернулся в Мукачево, как и уезжал, в самом начале лета. Подхожу к ДОСу и, первое, что увидел, березку мою. А она, ребята, аж под второй этаж вымахала...
Потом соседи рассказывали, как Люда деревце это выхаживала. По три раза на дню поливала, от пацанов, футбол гонявших, грудью заслоняла, словно с подружкой с березкой разговаривала...
С той поры и повелось - зашумит Людка, забранит меня за что-нибудь, а я сам себе говорю: это она меня, как ту березку поливает. Значит, любит еще, волнуется, жизнь мою бережет.
Серега умолк. Мы, не сговариваясь, подняли чарки. Выпили. Без тоста. Просто так. И мужики, как-то вдруг засобирались. Мол, время позднее, пора и честь знать.
Я проводил их до перекрестка. Поймали такси. Ребята укатили.
А я побрел в сторону дома, где меня никто не ждал.
Александр КЕРДАН,
“Русская Америка, NY”
|
