ЛИТЕРАТУРНАЯ СТРАНИЧКА
Роман ТИШКОВСКИЙ
Роман Константинович Тишковский — поэт, публицист, критик, член Московской городской организации Союза писателей России, член Академии российской литературы, с 2006 года редактор ежегодного коллективного сборника «Созвучие» Московского Совета литературных объединений (Совет существует с 1986-го), с 2018 года главный редактор альманаха «Московский Парнас». В 2007 году МОО СП России «за верность традициям русской культуры и литературы» награждён Золотой Есенинской медалью, в 2009 году Международной ассоциацией писателей баталистов и маринистов «за патриотическую и философскую лирику в книгах последних лет» удостоен Золотой медали имени Константина Симонова. Автор шести поэтических сборников, двух сборников критических статей и более пятидесяти публикаций в творческих сборниках и литературных периодических изданиях.
СЫГРАТЬ ПРЕЗИДЕНТА
Рассказ
Какова вероятность,
что проникновенный артист,
превосходно сыгравший отрицательную роль,
сам не перевоплотится в сволочь?
(Из моих афоризмов 70-ых годов)
На поминки Романов не пошёл.
Зная, что на поминках режиссёр обязательно будет, ему не хотелось ещё раз встречаться с ним. Да, у Романова была боязнь такой встречи – боязнь, что, не удержавшись, он режиссёра просто придушит…
Ещё на кладбище, уйдя в сторону, Романов ощутил подмывавшую его злость. Подойдя к режиссёру, прошипев по-змеиному тихо и отчётливо: «С-сука, что ж ты наделал!», взял режиссёра за грудки и, с непонятно откуда взявшейся силой, почти не утруждая себя, приподнял того над травой…
Режиссёр бессильно ёкнул (ты, мол, что?) и, увидев, как в зрачках глаз Романова стекались в одну точку сумасшедшие струйки, живо отбежал, задыхаясь и неуклюже поправляя перетянутый на спину галстук.
Романов и сам не ожидал в себе такой ненависти – благо, им обоим показалось, что никто не обратил на них внимания. Все были заняты отпеванием, нудной и непонятной речью попа. Поп махал кадилом и чуть ли не себе под нос что-то нечленораздельно бормотал. До слуха, до понимания, до сознания доходили лишь редкие слова басившего поповского голоса.
Присутствующие не очень-то вслушивались и вглядывались в происходившее, понуро дожидаясь окончания вынужденной церемонии – вроде бы всё так и должно быть, такова, дескать, складывающаяся уж какой год традиция…
Актёр лежал в сыром, плохо просушенном гробу. Таком же сыром, как злополучный сценарий суки-режиссёра, по которому Актёру и предстояло сыграть свою последнюю, с великолепными, по мнению режиссёра, задумками, роль…
Эта сырость расползалась по боковым стенкам гроба жирными чёрными пятнами и была, если присмотреться, хорошо видна сквозь бордовую тряпичную обивку.
Актёр лежал, весь выпрямившись и как будто вполне-вполне умиротворённый. Складывалось впечатление, что подобных гробовых сцен за свою артистическую судьбу Актёр сыграл немало, и эта была – как бы одной из них. Лицо было совершенно спокойным, даже каким-то отсутствующим.
Романову трудно было понять, как это живое, ежеминутно меняющееся лицо, какое он так превосходнознал и помнил, – могло быть абсолютно безучастным к происходившему сейчас вокруг.
Когда-то, теперь уж совсем-совсем давно, Актёру рассказывали, возможно, и тот же Романов, про одного из больших, кажется, итальянских, артистов, игравшего негра, вернее, мавра, – того самого всем известного Отелло.
Итальяшка в одном из спектаклей перед последним выходом, когда ему, по пьесе, следовало душить Дездемону, перепутал перчатки и, вместо чёрных, натянул на холёные руки белые, – и в таком вот виде вышел на сцену. Он обратил внимание на этакое безобразие, лишь уже находясь на сцене. Лишь когда ничего уже нельзя было изменить.
Дальше пришлось душить Дездемону белыми руками, ярко выделяющимися на фоне точёной изящной шеи ничего не подозревавшей артисточки. Да и какая была ей разница – в перчатках или нет! Главным было, чтобы рассвирепевший от неуёмной страсти итальяшка и вправду не придушил бы её, по сути, ни в чём, если не по сюжету, неповинной.
Итальянец, внутри обезумев, – у него всё кипело, – нашёлся-таки и сделал вид, что на самом деле, не случилось ничего, что именно так задумано. И в следующий раз, когда приходилось душить предательницу, он уже осознанно делал своё чёрное мавританское дело белыми перчатками. Тем самым приучив умиравшую от экстаза публику за многие повторяющиеся спектакли к своей «находке».
При обсуждении этого эпизода Романов только напоминал Актёру, чтобы тот всякий раз не смел забывать, что он – артист и не должен свои сценические чувства, как бы здорово они ни захватывали, – внутри, где-то глубоко в душе, оставались бы нетронутыми, вроде как, если по латыни, tabula rasa (изначально чистое, девственное), никем совершенно не тронутая доска.
Но нередко сохранить свою душевную глубину абсолютно холодной, неподвластной сценической чепухе, а быть девственно нетронутой, – стоило Актёру неимоверных усилий.
Жена долго не могла привыкнуть к эмоциональным всплескам Актёра. На самом ли деле – это такое вот или, всего-навсего, очередная игра?
Кроме того, конечно, жене было не совсем по душе извечное безденежье Актёра. Помытарившись и даже пытаясь поддерживать его в глубоких артистических изысках, ей всё же была ближе синица в руках, а не какой-то там журавль в этом бездонном и вечно загаженном шумным вороньём небе…
Короче говоря, она ушла, правда, всё-таки предупредив никак и ничем не возразившего Актёра, что это временно. Хотя, если обратиться к самой текучести жизни, не было видно, каким образом можно отделить это постоянно присутствующее время.
Находки, подобные итальянскому артисту, бывали, конечно, и у Актёра. Только они растворялись в мелочных эпизодах, осуществлявшихся по случаю.
А так Романов ставил Актёра много выше других. Все эти абдулово-янковские делали вид, что якобы, играя, что-то изображают. Как это у Чехова: «А ну-ка, Пава, изобрази!» Хотя, надо признать, иногда у них и неплохо получалось.
Лишь одного артиста Романов ставил выше многих – Леонова. Вроде бы неказистый, ничего не представляющий мужик, а как непритязательно разворачивался в самых что ни на есть простеньких сценках!
Видя игру Леонова, Романов почему-то всегда вспоминал Ильинского. Как тот, тоже невысокий, почти кругленький человек, катался по сцене, с такой страстью изображая вдруг откуда-то вывернувшуюся непотребность существующей жизни.
И плакать хотелось, и визжать – да-да! именно визжать – от такой извечной непутёвости…
Всякое бывало. Играл Актёр и героев-любовников. И хорошо выходило: играть таких героев – самое простое. Здесь, наверно, разные абдуловы тоже были бы на месте. Иногда, надо признаться, и вообще здорово. Но бывало и худо. Девки, эти наглые девки-стервы, нередко не прочь были и позабавиться…
Да, было время, легко играл любовников. Правда, была одна заминка. Возбуждаясь, готов был запросто перейти в нужное для этого состояние и продолжить скабрезное действо в любом, более-менее удобном полуинтимном месте…
Чтобы всё было в ажуре, чтобы не проштрафиться, не опростоволоситься, чтобы ничего не произошло, перед съёмкой натягивал, для верности, двое плавок. На всякий случай он бы натянул и третьи, но под софитами очень уж было жарко. Очень уж софиты жгли! Потому что шишка, если уж включалась в работу, работала неукоснительно, дай только простору ей, о чём отлично знала лишь одна жена.
А тут, на съёмках, следовало, чтобы шишечка, хотя и с сожалением, не работала бы. Чтобы в этакий, самый ответственный момент возбуждения, её – как бы ни было! Девки же, эти актрисочки, как уже замечено, так и норовили подсунуть Актёру своё дырявое чрево.
Девки-стервочки, чуть ли не выворачивали ему душу. Страсть, возникавшая по ходу игры, мочалила Актёру сердце, и он с трудом сдерживал свои эмоции, несмотря на двойные плавки, вроде бы отстраняющие «потаённую наличность».
Да, попадались такие стервозы, что довольно тяжко с собою было совладать!
Было дело, один раз, действительно, попалась очень уж убойная, что просто невтерпёж. И так его раззадорила, негодяйка, что он увлёк её в какую-то каптёрку, то ли костюмерную, и в самом дальнем углу, стащив с неё оставшееся исподнее, воспользовался ею. И аппарат его сработал на полную катушку, тем более что жены не было уже. Она, как раньше сказано, временно ушла в совсем иную текучесть жизни…
Потом, раз или два, Актёр встречался мельком с той убойной девицей. Девка на случайную встречу никак не реагировала, только плутовато улыбалась. Ему же – было противно и порой даже омерзительно.
В связи с подобными проблемами Актёру, а может, и с подачи Романова, как-то вспомнилась древняя легенда, вычитанная, не помнил, когда, в записных книжках Эффенди Капиева.
Дагестанский поэт, лакец по национальности, помимо лакского, писавший по-кумыкски и, само собой, по-русски и переводивший на русский дагестанских поэтов, к сожалению, умер во время операции за год до окончания Великой Войны в Пятигорске и там же потом и похоронен.
Легенда рассказывала про юношу и девушку из соседних аулов, которые изредка встречались у речки. Он – с одной стороны, на одном берегу, она – на другом. Иногда перебирались друг к другу, но редко.
А тут прошли дожди. Река вздулась, билась о берега, перекатывая камни. Даже стоять на берегу было страшно, можно поскользнуться и нырнуть в бурлящую тёмную, мутную воду.
Желание душило юношу, мёртвой хваткой хватало за известное мужское место, которое напрягалось, словно стальная пружина. Наконец, не выдержав, сквозь мятые штаны выпросталось наружу. Не удержавшись, где была спрятана, семенная струя вырвалась с такой силой, что перемахнула через два берега на другую сторону реки и попала девушке, куда было нужно. Так юноша оплодотворил невесту, не прикасаясь к любимой.
Такова была сила любви. Так гласила легенда. Может, Актёр что-то и подзабыл, и совсем не так вспомнил поведанную Эффенди легенду, но суть была в этом.
И ещё вспомнилось, что, когда были на гастролях в Пятигорске, он видел на могиле Эффенди Капиева барельеф с изречением писателя:
«Родина, ты одна бессмертна, как мать…
Пусть молодость моя откликнется в твоём доме».
У Актёра никак не выходило сыграть президента. Чтобы получилось достоверно, следовало изобразить бездарность, а это у него никак не получалось.
Актёр всё-всё мог изобразить. И бомжа. И старуху. Если хорошо подстроить, и молодку. Даже травести у него получалось. А вот бездарность…
Играл и высоких, до бесконечности распрямляясь и вытягиваясь, насколько возможно. Наоборот, – низкорослых, чуть ли не карликов, съёживаясь и уплощаясь, считай, до отсутствия тела. Небольших, этаких наполеончиков, даже если они должны были быть кривоногими или хромыми.
Перед зеркалом никак не получалось изобразить тупорылую морду. Откуда-то, из воздуха, что ли, прибился кем-то выдуманный словесный оборот, понравившийся ему: «морда лица». И смешно, и весело! Но этакая морда ничуть не помогала.
А тут ещё режиссёр, со свойственным ему наглым нудением, попрекал Актёра за неудачное воплощение президентской роли. Что значит – неудачное?! По словам Романова, неудачным, точнее, просто скверным, был состряпанный режиссером сценарий. Романов прямо заявлял, причём и при режиссёре, что сценарий – сырой, его надо добирать, домучивать, но почему-то дорабатывать сценарий на ходу приходилось Актёру…
Терзала ещё и сволочная мысль, что в своё время, пока Актёр осваивал амплуа героев-любовников, от него уходила жена.
Правда, ему говорили, всё это, мол, – пока «работает шишка». Но надо отдать должное, она работала у него, считай, всегда, и говорить о какой-либо измене не имело смысла. Измене – кому или чему? Вот в чём, оказывалось, был вопрос.
А тут… он злился, иногда садился, вливал в себя стакан, злился ещё больше
А режиссёр всё подзуживал: неумеха! Бездарность! Такая бездарность, что не может, видите ли, эту самую бездарность достоверно, чтобы сразу узнали, не догадываясь, изобразить…
Были, конечно, находки у Актёра. Так, удалось ему правдиво сыграть, как президент выходил из лайнера. Будучи в салоне, вобрав в своё чрево несколько стаканов «святой воды», надо было бы заглянуть в туалет.
Президентская бездарность особо усиленно вроде как просыпалась – в смысле, выходила на Божий свет, – после третьей бутылки, и то не всегда. Единственное, куда тянуло, на чём решительно настаивал собственный мочевой пузырь, – так это неотвратимое желание поссать.
Актёр отлично представлял себе, как президент, здоровый, с выпученными глазами и в стельку пьяный мужик, не захотел воспользоваться узким малогабаритным сортиром. Его стремительно потянуло к самолётным шасси, на продуваемый асфальтовый простор, где, вопреки всем выдуманным дурацким этикетам, – можно было обозреть чуть ли не вселенский асфальт…
Это было понятно.
Где нужно было бы успеть рассупонить ширинку и вытащить… заметим, что здесь – основной глагол – успеть. Так вот, успеть вытащить, чтó осталось от президентской парадигмы, и далее – всё должно случиться само собой… т.е. не напрудонить в собственные штаны! И тем – опростаться.
Актёру следовало научиться делать такое…
Говорят, нечто похожее было и с Главным Конструктором перед первым, самым ответственным, стартом.
Но там и тогда это случилось после проделанной бесконечно огромной работы, после многих бессонных ночей. Там это, в конце концов, было перед Великим Стартом, и нервное потрясение было столь велико.
А здесь… всего-то-навсего, – беспробудное пьянство.
Как ЭТО сыграть? Как сыграть отсутствие в мозгах извилин, чтобы любому зрителю было бы понятно происходящее на сцене без дополнительных разъяснений? Всегда-всегда.
Говорят, происшедшее с Главным Конструктором при Великом Старте, повторилось и при следующем пуске и т.д. Это вошло в необходимый ритуал: стать при каждом запуске космических кораблей, может, и мало чего значащей, но в то же время, – необходимой приметой.
Вроде ответа «К чёрту!» на пожелание «Ни пуха, ни пера» или «На Христос воскресе!» – «Воистину воскресе!».
Что ж! Наверно, в этом – свой резон. В конце концов, не велика беда, если перед каждым Великим Пуском в неведомое, но с Великой Надеждой, правительственная комиссия будет лицезреть, как одна из мачтовых опор «освещается» мочой Главного Конструктора.
Одно тревожит. Не стало бы пьяное недержание президентской мочи такой вот настырной приметой…
Интересно, насколько сердце президента властно над его чувствами? Что будет, если оно перестанет биться? Как понять, в какой момент, ничего не понимая, показывающий всем-всем своим тупым рылом, что президенту нет никакого дела до происходящего вокруг?
Ни в кой мере мы не говорим и даже не пытаемся говорить о какой-то там стране, – о России, что ли. Страна для этого человека, к слову, так и для другого, запавшего на слове консенсус и дешёвой рекламе пиццы – единственное, что у того получалось, – так вот, никогда для него Россия (ах, ну как же, как же, россияне, слишком громко! давайте уж простенько – страна, и всё…) не была чем-то своим, родным, близким, а всегда – лишь средством для достижения личных, в первую очередь, корыстных, целей… Всегда-всегда!
Третья бутылка, пустая, ушла под стол. Четвёртая, таинственно, в то же время привычно, сверкающая внутренним содержимым, была готова к экзекуции.
Он потащился на кухню, бросил на стол большую разделочную доску. Шатаясь, поискал большой хозяйственный нож. Любопытно, каким образом таким косарём можно, и можно ли, вскрыть грудину?
Было временное помешательство, но Актёр преодолел себя, вскрыл грудину и вывалил розово-красный бьющийся мешок сердца на разделочную доску.
Боли не чувствовал. И была ли она, эта боль! Он переживал, поймёт ли он, в чём была его бездарность как артиста?
Что ему всё время вдалбливал режиссёр? Не получается. Не выходит. Президент, видите ли, не такой. А какой? В некоторых случаях, ещё хуже или – наоборот? Не то хотел бы режиссёр видеть и слышать от Актёра! Не то…
Где оступился, на каком краю пропасти не понимал он бесчувственность, да! абсолютную бесчувственность, исходящую от президента уже после первой же бутылки, а что уж тогда говорить про четвёртую?!
Только теперь до Актёра стала доходить, начисто проявляться, чистейшая, полнейшая бездарность человека, которого он собирался сыграть.
В абсолютном бессердечии которого он только что, до вскрытия собственной грудной клетки, ещё сомневался.
Абсолютная бездарность и бездуховность растекалась струйкой по разделочной доске и капала на пол…
И тут с противным специфическим звуком заверещал мобильник. Телефон лежал как-то боком на другом краю обеденного стола, и до него нельзя было дотянуться.
Для этого надо было взять, насколько можно, спокойно и аккуратно, разделочную доску, на которой вздрагивало сердце Актёра, пожелавшего изобразить бессердечного президента. И вместе с этой разделочной доской попытаться дотянуться до противоположного края обеденного стола…
Романов держал в руке мобильник, приложив к уху, и настойчиво ждал, надеялся, что Актёр возьмёт, должен взять! трубку.
Трубку не брали.
Романов, ещё боясь подумать, чтó же могло случиться, несколько подождал, затем сел в машину и рванул к тому дому, где жил Актёр. Слава Богу, у Романова на всякий случай были ключи от квартиры Актёра. На тот всякий случай, с тех пор, как, хотя и временно, от Актёра ушла жена. Запьёт ли, ещё что-то, привезти Актёру шмотки для новой роли… мало ли что при всяком случае могло произойти!
Ещё раз позвонив от самого подъезда, поднявшись на нужный этаж и позвонив в дверь, Романов достал ключи и открыл квартиру Актёра. Картина была не для слабонервных.
На обеденном столе, ближе ко входу на кухню, лежала разделочная доска, эдакая tabula rasa Актёра, на которой ещё шевелилась, редко, но шевелилась почти бескровная мышца… От которой, как провода, свисали то ли вены, то ли, может, сосуды… Сходу не разобрать. Нечто, похожее (о чём Романов раздумывал много позже, когда уже всё было кончено) на какую-то абсурдную репродукцию с картины Сальвадора Дали.
На полметра от обеденного стола и боком к столу, отстоял стул, на котором, вытянув под стол ноги, развалился Актёр. Руки его висели вдоль опущенного, без рубашки, тела. Из-под низко упавшей на грудь головы можно было разглядеть часть вскрытой грудины, откуда тащились красно-синие нити, похожие на шпагат…
В ногах Актёра валялось в непредсказуемых положениях несколько пустых бутылок и отброшенный куда-то в угол большой хозяйственный нож, похоже, со следами крови…
Всё это было окинуто разом, одним оком, без рассусоливаний и заморочек. Главное, что Романову удалось в вечереюще-мутном, кухонном воздухе – не впасть в истерику.
Нервно бегающими пальцами Романов выхватил из кармана мобильник, чтобы вызвать «Скорую».
(Байконур-Москва-Химки)
https://sites.google.com/
Яков ШАФРАН
Шафран Яков Наумович родился в 1950-м году. Два высших образования: в 1973-м г. окончил Тульский политехнический институт (ныне Тульский государственный университет) по специальности «Двигатели летательных аппаратов» и в 1998-м Высший психологический колледж (ныне Высшая школа психологии) по специальности «Практический психолог». Литературный стаж с 1986-го г. Автор восьми книг прозы и поэзии. Публикуется во многих литературных журналах и альманахах. Лауреат нескольких литературных премий. Заместитель главного редактора — ответственный секретарь литературно-художественного и публицистического журнала «Приокские зори», главный редактор альманаха «Ковчег», член редакционных советов ряда изданий. Член Академии российской литературы, Российского Союза писателей, Союза писателей и переводчиков при МГО СПР. Его имя внесено в «Тульский биографический словарь. Новая реальность» и в биографический словарь «Писатели земли тульской». В данное время не работает. Живёт в г. Туле.
***
Стремится к солнцу каждый миг.
Ничто не вздрогнет в ожиданье.
Небес живительный родник
Спешит с землёю на свиданье.Коснулось солнце струн земли
Смычком, сияюще слепящим.
И звуки мягко потекли
К сердцам, ещё недавно спящим.По роще утром путь не скор.
Звенят от зова жизни почки.
Берёз зелёной дымкой взор
Мне затуманили листочки.Летит к безбрежной синеве
Рождённое любовью слово
О нежной, шёлковой листве,
О жизни всей, воскресшей снова.
***
Цветущая, весёлая весна,—
Зеленокрылые берёзы,—
Ты и спокойна, и бурна,
Рождаешь грёзы, но и грозы.Безбрежна неба бирюза,
И солнце полнит воздух бодрый.
Сегодня радостно в глаза
Глядишь, пьяня меня свободой.Земля наряжена в шелка
Травы-муравушки душистой.
И в мыслях тянется рука
К искусной кисти пейзажиста.Кругом, куда ни бросишь взгляд,
Цветы взирают, изумляя.
С красой душа приходит в лад
И слышит песнопенья рая.Весна, ты радость и мечта,
Надеждой душу воскрешая,
Ты, несмотря на холода,
Пророчишь воскресенье края.
***
Надвигаются тучи — ненастье весной.
Навалилась тоска и усталость былая.
Налетел серый ветер — порыв озорной,
И полил серый дождь на свершения мая.В серых лужах, усеянных жёлтым, асфальт.
И весна так грустна, холодна, несуразна.
И в душе ей вторит опечаленный альт.
А вода дождевая всё льёт безотказно…Но вот солнце сверкнуло, и стало светлей.
Птицей сердце вспорхнуло навстречу просвету.
Растворилась печаль, будто пролит елей
И раскрылся марьянник* своим огнецветом.Тишина. Дождь прошёл, завершён водопад.
И трава, и кусты, и деревья омыты.
И цветов благовонный пьянит аромат.
А тоска, несуразность и серость забыты.Обновилась природа. Порядок в уме
Навела непогода. За чувства и мысли
Благодарность волшебной, ядрёной весне,
За красу благодарность и новые смыслы.И в душе так всегда — непогода пройдёт,
Неизменно за ней Дух наш — вечное Солнце.
Свет рассеет и сумрак, и тьму в свой черёд,
Как судьба не вращала б своё веретёнце.
*Марьянник дубравный, или иван-да-марья— нежное однолетнее растение, сине-жёлтые цветки которого летом украшают опушки лесов.
***
Как весна, воскресившая ныне
Эти рощи и эти поля,
Холодна. Только сердце не стынет,
Хоть суставы немного болят.И среди ясно-солнечной звени,
Среди холода серых небес
Мелодичное птичье пенье
Так бодрит при неспешной ходьбе.Где-то долго кукует кукушка.
Может, это она обо мне.
Я считая застыл на опушке,
Но она постаралась вдвойне.Вот петух закричал средь высоток,
Как бывало в моём городке.
Значит, домик на нескольких сотках
Затерялся меж них в уголке.Я стою у берёз, вдаль взирая,
Может, кто-то там ищет меня,
В том далёком сиреневом мае,
Так желая любви и огня.
***
Взыскующий Господа взгляд
Насквозь мне пронзает душу.
Безмолвьем ума объят,
Молчания я не нарушу.Он полон активной любви,
Добра, состраданья и блага.
Меня, как всегда вдохновит
Тот взгляд на борьбу и отвагу.Он полон призыва к труду,
К даянью, сердечности, Свету,
Готов отвести беду,
Но также призвать к ответу.И пусть, как от солнца в траве
В росинках горят самоцветы,
В каждом Господь существе,
Но с каждым ведёт беседы.А я от всего в тишине
Уйду и там душу очищу,
И, что бы ни выпало мне,
Мой взгляд, как всегда, Его ищет.
***
Лета напиток зреет цветами —
Цветом сирени, каштанов, садов,
Зреет, легко колыхаем ветрами
В ласковой лунной тиши вечеров.Лета ковёр самотканый травою
Вышит искусно на пяльцах земли.
Солнце клонится к нему головою,
Небо питает дождём и росою,
Чтобы цветы его ярче цвели.В музыке утренних образных звуков
Слышен и города длительный гул.
В парке на лавочке над ноутбуком
В поисках рифм кто-то тихо вздохнул.В летние ноты и нотки печали
Осень, грядущая, пишет свои.
Мне говорят, что уже замечали —
Жёлтым рисует на плоти листвы.Сердце, что летнему счастью так радо,
Осень, смиренно предчувствуя, ждёт.
Будет она мне за лето наградой
Или предъявит к оплате свой счёт?Вот потому и спешу, хоть и сладко,
Лета напиток испить для людей.
Но почему до обидного кратко
Лето сейчас без ненастливых дней?!
***
Всем ушедшим поэтам
Замолкли слова, и осталась бумага
Нетронутой пачкой лежать на столе…
Осталось всего до могилы три шага —
Друзья предадут его тело земле.А речи его так насыщены были
Людскою бедой, состраданьем, теплом.
Но живы стихи, не под спудами пыли —
Из книг и из фильмов к лицу нам лицом.Друзей обретёт всяк познавший те строки.
Известно — они выше разных богатств.
Будет время, и в мире умолкнут пророки,
И стихи станут лучшей основою братств.
***
Дом деревянный, скамейка, калитка,
Ветви цветущих деревьев, сирень…
Словно из детства цветная открытка.
Словно вернулся в далёкий тот день.Где в неустанных трудах и заботах,
Вижу, по-прежнему мама живёт.
Вижу согбенную на огороде.
Редкостью — строгая ласка её.Где поседевшая рано от горя,
Жизнь осветившая сердца теплом
Бабушка радостью с бедами спорит,
Всё покрывая радушным умом.Где рядом с дедом я в лодке рыбачьей.
Тихо сонливая плещет река…
Где мой добрейший, с улыбкой ребячьей,
Папа ведёт в первоклассьесынка.Где наилучшая девочка в мире,
С длинными косами в белых бантах,
Мимо проходит, сощурив, как в тире,
Синие, с небо глаза на шкета…Словно из детства цветная открытка.
Словно вернулся в далёкий тот день:
Дом деревянный, скамейка, калитка,
Ветви цветущих деревьев, сирень…
***
Как в роще с утра хорошо!
Безбрежная высь средь ветвей.
Себя самого превзошёл
Певец-молодец соловей.Берёзки-принцессы вокруг
На цыпочках льнут к небесам.
Влиствы колыхании вдруг
Блеснул яркий луч — по стволам.Беспечный шалун ветерок
Слегка пригибает траву.
Цветы всё равно на восток
Головки стремят к божеству.А солнце глядит с высоты,
Как луч оживает в цветке,
Как ткётся им ткань красоты,
И прячется вновь в ивняке.Стою замерев и смотрю.
Рождается радость в груди.
И рощу я благодарю
За то, что печаль победит.
***
Село Орехово. Наш дом,
Просторный, чистый, пахнет краской,
Большой — на три семьи гнездо,
Где жили дружно и по-братски.
И солнца Севера разлив
В цветы, лужайки, игры наши
И врыжих локонов извив,
В веснушки — рыжие милаши
Соседской девочки одной.
Гостил я мальчиком в том доме
И был, признаться, не герой,
Но перед ней ходил героем.
Дневные игры детворы
И вечера под звёздным небом.
Но мамин отпуск до поры,
Другой же не был в месте этом.
Давно забылись вечера,
В леса поездки за черникой.
Но помню, будто бы вчера,
Глаза девчонки рыжеликой.
***
Городок небольшой, зелёный.
Деревянные наши дома.
Я годами в тебя влюблённый,
И никак не пошлю письма.Городок мой в Полесском крае,
Поросло уж былое быльём,
Но я помню тебя, как о рае,—
Ты на сердце лежишь моём.Твои улочки в липах проходят
Через душу мою до сих пор.
И в пыли там ребячья пехота
Бесконечно ведёт давний спор.Там машины, телеги камнями
Мостовой пролетая гремят.
А жасмин и сирень сторонами
Бескорыстно дарят аромат.Я прожил в городах разных странником,
Но родного тебя, городка,
С достопамятным запахом драников,
Не забуду вовек, никогда!
***
Улица. Ночь. Фонари, точно свечки.
В воздухе сонном так пахнет дождём.
Нить серебра в тёмном зеркале речки.
Берегом с другом неспешно идём…В памяти давнее это виденье —
Звёздным сиянием жизнь впереди.
Ну, а теперь это лишь сновиденье —
Только мне душу всегда бередит.Тропки-дорожки, дружище мой, наши
В разные стороны поразбрелись.
Мы по отдельности выпили чаши
Судеб, что нам приготовила Высь.Встретимся снова — и памяти крохи:
Это вот помню, а то — ну, никак.
Встретимся — и стариковские вздохи,
И разговор на полслове иссяк.Лучше пусть — ночь, фонари, точно свечки
В сердце, и не уплывёт в забытьё,
Как к серебру в тёмном зеркале речки
Берегом с другом неспешно идём.
***
Жёлтый плывёт трамвай,
Синие сыплются искры.
К лету добрался май —
Путь его был не близкий.Ласточки пишут узор.
Кружево листьев в небе.
Птиц неустанный хор
Сердцу всегда целебен.Хочется сесть на газон,
Лечь на сухое сено,
Старый увидеть сон,
В юность умчатся мгновенно…Лето лежит предо мной —
Слышатся вздохи ветра,
Кроя любви волной,
Радость мне дарит щедро.
(2022 г.)
https://sites.google.com/
Ольга КАРАГОДИНА
Ольга Геннадьевна Карагодина — прозаик, член Московской городской организации Союза писателей России, Академии российской литературы. В жанре прозы работает с 1999 года, в своём творчестве отдаёт предпочтение произведениям о животных и юмористическим рассказам. Автор девятнадцати книг современной прозы и более ста публикаций в творческих сборниках и литературных периодических изданиях. Творческая деятельность отмечена литературными наградами МГО Союза писателей России. Победитель Германского Международного литературного конкурса русскоязычных авторов «ЛУЧШАЯ КНИГА ГОДА – 2021» (в номинации «Малая проза» за книгу «А-ун но кокю» (2021)).
Ритуал сервис
Рассказ
Более десяти лет Ирина Сергеевна проработала штатным экономистом в госучреждении. Денег платили мало, муж Ирины пытаясь заработать лишнюю копеечку, перебегал из фирмы в фирму. Сын заканчивал одиннадцатый класс и готовился к поступлению в вуз с экономической направленностью.
Ирина Сергеевна нервничала, необходимо было что-то срочно решать. Каждое утро она просыпалась с мыслью: «Где достать денег?» Надежды на наследство не было, перспектив тоже, если бы не представился удобный случай. Однажды возвращаясь с работы, Ирина Сергеевна встретила бывшего одноклассника Ивана Гостинца, с которым они не виделись более двадцати лет. Озорник Ванька всегда был оптимистом и главным заводилой в классе, в дневнике которого не осталось живого места после учительских замечаний.
Повстречав на улице Ирину — Иван обрадовался. Разговорились. Ира пожаловалась на своё бедственное материальное положение и тогда Ванька, изрядно полысевший и постаревший за время перестройки, но не утративший в душе чертовщинки, сказал ей.
— Ирка, а как ты смотришь на то, чтобы перейти работать ко мне в фирму. Заработок у нас хороший. Мне нужен заместитель, не успеваю справляться в одиночку. Штат у нас небольшой, но дружный.
— Ваня, а где ты работаешь? — поинтересовалась Ирина Сергеевна.
— В Ритуал сервисе. Директором конторы.
— Батюшки святы, — прикрыла ладошкой рот Ирина Сергеевна. — Ванька, как тебя угораздило?
— Ир, да ты не представляешь, насколько это хорошее место работы! Есть, конечно, своя специфика, но это как в любой работе. У нас всё тихо, спокойно, ребята оптимисты, потому что, как ты сама понимаешь, работая в таком месте, мы любим и ценим жизнь чуточку больше остальных.
— Вань, а чем я должна буду заниматься? — поинтересовалась Ирина Сергеевна, пытаясь переварить новое предложение, с трудом представляя себя работником гробовой конторы.
— Твоей основной задачей будет помогать в административной работе. Иногда придётся ездить по кладбищам Москвы с проверками. Но есть и позитивные моменты, организация выставок, поиски новых материалов для нашего производства и контакты с партнерами.
Звучало обнадеживающе и не так страшно, только поиск материалов немного смущал.
— Материалы, это что? Гробы?
— Ириш, к материалам относятся породы дерева для изделий, — слово гробы Иван специально не стал употреблять, — чугунные оградки, одежда, косметика.
— Ваня, какая косметика?! — охнула Ирина Сергеевна.
— Девушка, ты совсем отстала от жизни, мы же для клиентов работаем, душу вкладываем. Сейчас существует прекрасный выбор косметики для покойного, чтобы он выглядел при выдаче родственникам, как при жизни и даже лучше. Розовый цвет лица, красиво уложенные волосы. Это несколько облегчает страдания родни.
Ирину Сергеевну передернуло от мысли о косметике, но очень уж зарплата была соблазнительной, и она тронула Ивана за рукав.
— Ванюш, пойдём к нам домой, чаю попьём. Заодно обговорим детали, пожалуй, я попробую.
Отработав положенные две недели на предприятии, тщательно скрывая от сотрудников информацию о конторе, в которую она собиралась переходить, Ирина вышла на новую работу. Началась новая жизнь.
Солидный офис ритуальных услуг с оптимистичным названием «Земля и люди» находился в самом центре города. Небольшая вывеска, мраморный порог, уютный зал для посетителей с роскошным, обитым чёрной кожей диваном и такими же креслами. Из зала можно было попасть в рабочие помещения с табличками: «Генеральный директор», «Заместитель генерального директора», «Оформление услуг», «Венки, гробы», «Перевозка», «Груз 200», «Бесплатный выезд агента, оформление документов в течение 24 часов».
Ирина Сергеевна поёжилась и робко вошла в кабинет Ивана Ильича.
— Вань, привет!
— Очень хорошо, — улыбнулся Ваня, дружески обняв Ирину за плечи, — пошли, покажу твоё рабочее место.
Они вышли в общий зал, где на диванчике сидела плачущая женщина. Быстро прошли мимо неё, Иван распахнул дверь с табличкой «Заместитель генерального директора», пропустив Ирину вперёд. Чистая уютная комнатка, большой, красивый стол из морёного дуба. На столе компьютер, принтер, сканер, телефон.
— Приступай. Для начала изучи Федеральный закон «О погребении и похоронном деле». Почитай, где не понятно делай пометки. Ничего, втянешься. Жизнь и смерть дело такое, житейское, — и закрыл за собой дверь.
Ирина Сергеевна опустилась в шикарное кресло и открыла брошюру. Глаза её забегали по строчкам: «Настоящий Федеральный закон регулирует отношения, связанные с погребением умерших, и устанавливает: «Гарантии погребения умершего с учетом волеизъявления, выраженного лицом при жизни, и пожелания родственников; гарантии предоставления материальной и иной помощи для погребения умершего…»
— Нет. Наверное, не смогу, — выдохнула Ирина Сергеевна и поёжилась, дойдя до пункта «Места погребения», однако её размышления прервал телефонный звонок. Звонил Иван Ильич.
— Ирина, сейчас с тобой познакомятся наши менеджеры и сразу собирайся в дорогу, через пятнадцать минут мы выезжаем на кладбище вместе с нарядом полиции. Поступил звонок. Какой-то мужик на участке под номером тридцать пять пытается зарыть большой полиэтиленовый мешок. Что в нём никто не знает, землекопов он посылает, сама знаешь куда.
— Ваня, — взмолилась Ирина, — ну, я же только первый день? А закон как же?
— Закон почитаешь дома. На ночь. Времени нет. Жду тебя в машине через четверть часа.
Представив перспективу «ритуального чтения» на сон грядущий, Ирина Сергеевна поперхнулась, однако в тот же миг дверь распахнулась. В кабинет вошли три молодых человека и девушка.
— Здравствуйте. Кирилл, Амир, Гавриил, Мария, — представились улыбающиеся, жизнерадостные ребята.
У Ирины Сергеевны возникло ощущение, что молодёжь работает в сфере массовиков-затейников, а никак не в ритуал сервисе. Кирилл дизайнер. Амир водитель-перевозчик. Гавриил главный менеджер, Мария — приёмщица заказов. Долго разговаривать с ребятами не пришлось, на столе зазвонил телефон.
— Ира, жду в машине.
На кладбище царили тишина и умиротворение. Иван Ильич и Ирина Сергеевна вылезли из автомобиля, дожидаясь наряда полиции. Когда патруль подъехал, команда, состоящая из Ивана, Ирины, директора кладбища и двух полицейских отправилась по дорожке к участку, на котором творились безобразия.
Крепкий высокий мужчина ни на кого не обращая внимания, не спеша рыл яму рядом с памятником. Иван Ильич пропустил полицейских вперёд, кашлянул и громко спросил.
— Товарищ! Что вы делаете? Кто вам разрешил самостоятельно рыть яму?
Мужчина поднял глаза.
— А, вам какое дело?! Это мой участок. Что хочу, то и делаю!
— Ничего подобного, — резанул Иван, — для этого необходимо получить разрешение у директора кладбища и потом, что это за чёрный полиэтиленовый мешок лежит рядом с вами!? Кого это вы самостоятельно пытаетесь похоронить?
— Это собака. Дог, — буркнул мужчина.
— Кто?
— Собака породы дог. Друг моей умершей тёщи, — отмахнулся мужчина. — Просила похоронить её рядом с собой.
— Но для этого существует кремация для собак! — не отставал он него Иван Ильич. — Есть закон, санитарные нормы, вы не имеете права! Пройдите-ка с нами!
— А это видели? — в нос полицейским ткнулся объёмный кукиш. — Покажите, где в законодательстве написано, что я не имею права похоронить собаку на своём личном, ранее купленном участке?
Полицейские оробели, покосившись в сторону Ивана Ильича, но тот нервно ёрзал и молчал. Полицейские попытались взять ситуацию в свои руки.
— Откройте мешок!
— Вот вам! — в нос служивым сунулся второй кукиш. — Ничего вы со мной не сделаете. Прежде чем похоронить собаку я сам внимательно прочитал закон. Мужчина сунул руку в карман и протянул ксерокопию закона о захоронениях.
— Читайте. Покажите, где сказано о том, что я могу делать, а чего нет? Здесь о собаках ни строчки нет. Не запрещено, значит, разрешено!
В контору Иван Ильич и Ирина Сергеевна вернулись хохоча. Ямокопатель оказался прав. И ничего в этой ситуации сделать нельзя. Иван Ильич потёр руки.
— Стало быть, Ирин, ещё дельце для тебя, подготовь проект поправок к законодательству по этому вопросу, а я займусь его проталкиванием в вышестоящих инстанциях. Вот видишь, как у нас интересно! А ты боялась. У нас каждый день то одно, то другое.
На следующий день Ирину Сергеевну ожидал новый сюрприз. В кабинет заглянула Мария, шёпотом попросила выйти за дверь и зайти к ней в комнату. В зале для посетителей на чёрном кожаном диване плакала навзрыд женщина средних лет. Ирина Сергеевна молча прошла мимо, открыла дверь в соседнюю комнату. В комнате сидел Гавриил и вертел перед собой фотографию шикарного тигрового боксера. Ирина Сергеевна ошарашенно посмотрела на Марию.
— Что случилось? Надо бы как-то успокоить женщину. Поговорить с ней. Что же вы её бросили одну?
— Гавриил! И не стыдно тебе собачек на рабочем месте разглядывать! Лучше бы делом занялся.
— Ирина Сергеевна, — зашептала Мария, — понимаете, здесь дело неординарное. Мы с Гавриилом думаем, что с ней делать? Она пришла села на диван и уже полчаса плачет. Я подошла, стала расспрашивать, чем могу ей помочь, а она мне: «Вы можете плиту сделать для моего самого любимого существа?!» Ну, думаю существо не иначе, как бывший муж, аккуратненько так ей отвечаю, конечно, мол, и плиту, и фотографию, и оградку. Сейчас Гавриила позову, он Вам образцы покажет. Вместе выберем. Покажите ваше фото. У нас замечательные технологии. Наша фотокерамика будет выглядеть свежо и ярко долгие годы. Тут она и достаёт из сумочки карточку этого боксёра. Вот, говорит, плита мне нужна маленькая, с фотографией, и чтобы эта фотография была посередине, а внизу годы жизни и смерти лазером выбиты. И снова рыдать: «Всего-то моему мальчику восемь лет было-о-о-о-о…» Я растерялась, говорю, посидите пока тут, узнаю, как и что, а Иван Ильич уехал… Может ему позвонить?
Ирина Сергеевна судорожно схватила телефон.
— Иван Ильич, тут такое дело. Барышня на диванчике плачет по собаке. Просит памятную плиту с фотографией сделать. Как быть?
Иван хохотнул.
— Стоит отъехать на пару часов, тут же цирк начинается. Да мало ли у нас в стране психов? Значится так, вызываете сейчас из кабинета по телефону наряд полиции и выводите барышню на свежий воздух, и постарайтесь ей мягко объяснить, что тут занимаются людьми, а не собаками. Что в городе есть собачьи кладбища, и ими занимаются специальные конторы, там пожалуйста, и гроб цинковый, и фото на памятник, хоть оркестр, хоть салют в честь покойного — всё за деньги хозяина.
Ирина Сергеевна не стала смотреть, как полицейские выводят женщину из конторы, и отправилась к себе в кабинет. В обеденное время, когда никого в офисе не было, все сотрудники собрались в комнате отдыха, где стояли: СВЧ-печка, электрический чайник, кофеварка и автомат с холодной водой. В обеденной комнате Гавриил подтрунивал над Кириллом.
— Кирилл, недавно видел надпись на Ваганьковском кладбище у нового русского на могиле…
— Интересно, — хмыкнул Кирилл, — и что там?
— Абонент выбыл из зоны обслуживания.
— Я тебе Гавриил другую притчу расскажу, — улыбнулась Мария. — Мне её гробовщики на Митинском рассказали. Там Митрич, Петрович и Сан Саныч работают, — кивнула головой в сторону водителя. — Амир их хорошо знает. Он часто с ними на машине ездит. Недавно Сан Саныч предложил Петровичу и Митричу усопших хоронить без гробов, мотивируя это тем, что меньше материала будет уходить. А Митрич в тот момент поддал шибко и предложил хоронить покойников не лёжа, а стоя, мол, меньше места будут занимать, и добавил, что если трупы хоронить по пояс, то памятники ставить не надо. А если они ещё и за руки возьмутся, то и вообще, классная ограда получится.
Ребята захохотали, а Ирина Сергеевна уже не удивлялась их разговорам. Работая в месте, где жизнь и смерть ходят рука об руку, нужно оставаться оптимистом. Молодость, есть молодость, а специфика работы накладывает свой отпечаток, и жизнелюбия в каждом из них, куда больше, чем в её собственном сыне.
После обеда в контору вернулся Иван Ильич и тут же вызвал к себе Ирину Сергеевну. Он ездил разбираться в налоговую службу и теперь бушевал по этому поводу с мощью проснувшегося вулкана.
— Я им покажу контрольный выстрел. Я их поймаю с поличным. Прямо на кладбище, во время похорон. Уж кто-кто, а финансовые работники гибнут чаще инженеров и менеджеров! Ишь, чего придумали! Налоговики решили нас с директором Бабушкинского кладбища проверить своим способом. Приехали на похороны. Клиент был банковским работником, убили его в собственном подъезде. Я им всё по высшему разряду сделал. Отпевание в церкви, шикарный автобус, звонницу переносную. Попа в обиде не оставили, а эти поганцы возьми и подложи в нагрудный карман покойника крупную купюру евро. Поп народ от гроба оттеснил, речь прочитал, а потом, улучив момент, когда все отвернулись, сцапал купюру. Тут его два мужичка, якобы родственники хвать за руку и орут: «Налоговая полиция! Контрольное захоронение!» Долго пришлось объясняться.
— А-а… — махнул рукой Иван Ильич, — в каждой профессии свои издержки.
Ирина Сергеевна давилась от смеха, но изо всех сил пыталась сохранять самообладание, только буркнула в ответ.
— Иван, тебе пора организовать на телевидении собственное юмористическое шоу. Аншлаг обеспечен.
Буквально на следующий день Ирине Сергеевне пришлось самостоятельно решать следующую задачку. В её кабинет ворвался разъяренным каталонским быком пожилой мужчина.
— Что вы себе позволяете?! Вы знаете, что происходит за пределами вашей конторы?! Где генеральный директор?
— Подождите. Не кричите. Кто вы такой? — вспыхнула свекольным цветом Ирина Сергеевна.
— Я кто такой? Я Покойный, то есть моя фамилия Покойный.
— Что случилось, уважаемый, — Ирина Сергеевна постаралась говорить, как можно более спокойным голосом. — Присядьте.
Но мужчина присаживаться не собирался, а продолжал брызгать слюной.
— У меня на Николо-Архангельском кладбище родовое захоронение. Там все мои родственники и все с фамилией Покойные: мама Покойная, отец Покойный, тётя. Все. И вдруг я вижу новую табличку. Маленькую. С фамилией Штульберг. В нашем роду нет никаких Штульбергов, кто-то захоронил чужого дядю, который следил за своим здоровьем и прожил аж целых девяносто лет. Я требую поднять бумаги, иначе придётся поднять на ноги общественность, и ваша контора закончит своё существование. Ещё не хватало проводить махинации на моём участке, где я сам собираюсь лежать, безо всяких Штульбергов.
Ирина Сергеевна занервничала, попросила мужчину немного подождать, принесла ему горячий чай, а сама пошла в кабинет к Ивану Ильичу, поднимать архивы, на всякий случай в качестве отвлекающего манёвра, бросив на Покойного Марию.
Через полтора часа всё стало ясно. Оказывается, троюродная сестра Покойного состояла в браке второй раз. Причём в удачном и счастливом браке, прожив душа в душу с Абрамом Семёновичем Штульбергом целых тридцать лет. Вот и решила сестра Покойного, не ставя родственников в известность, захоронить мужа без пыли и шума. Табличку сделала маленькую, неброскую и поставила её в самом углу участка.
Ирина Сергеевна попыталась объяснить ситуацию, но Покойный, почему-то не успокаивался, а всё больше зверел, сказав, что если найдёт сестру, то стукнет её лопаткой по голове и она тоже не выйдет за пределы кладбища. Пришлось вызвать наряд полиции.
Прошло время. Ирина Сергеевна постепенно привыкла к новой работе. Скучать было некогда: поездки на новые места захоронений, помощь в дизайнерских проектах, организация выставок, одна из них намечалась в одном из павильонов ВДНХа. В выставке участвовало более десятка российских компаний при поддержке духовенства.
Выставка «Некрополь» проходила на ВДНХа осенью в отдалённом месте на окраине. Красиво оформленный павильон, при входе лучший экспонат — огромный дубовый гроб с розовыми атласными подушечками и окошком для головы покойного, чтобы смотреть с того света на этот.
Ирина Сергеевна представляла продукцию своей конторы. Гробы европейского качества, изготовленные из самых различных пород дерева (орех, дуб, ясень, красное дерево), шестиугольной, прямоугольной формы, с ручками и без, с резьбой, лакировкой и другими элементами декора. Они с ребятами долго готовились к этому показу и вложили максимум творческих сил. Кирилл, придумал девиз «Памятники — самый древний погребальный ритуал». Тут же стояли образцы оградок и фотографий, всё для населения. Рядом со стендом ритуал-компании «Земля и люди» сидели выпускники Института экономики сервиса Московского государственного университета, которые всячески рекламировали свой институт.
Стенд института был современно оформлен, надписи призывали будущих абитуриентов: «Центр подготовки кадров для похоронной службы приглашает вас принять участие в профессиональных образовательных программах в сфере похоронного обслуживания». Институт готовил агентов ритуальных услуг, проходящих практику на ведущих московских предприятиях похоронного обслуживания.
Ирина Сергеевна быстро подружилась с выпускниками, они были чуть старше её сына, которому на следующий год нужно было поступать в институт. Ребята активно расспрашивали её, где учится её сын, не хочет ли он получить образование, которое обеспечит ему длинную и благополучную финансово подкрепленную путёвку в жизнь. Ирина Сергеевна задумалась о перспективе появления в семье ещё одного ритуального работника и отмела мысль подальше.
С другой стороны стоял стенд «Средства косметологии и обработки», за которым сидел красивый ухоженный мужчина в белом халате, колдующий над пузырьками и коробочками.
— Ирина Сергеевна! Вы только посмотрите, какие шикарные румяна! — хвалился косметолог. — А тени для век! Грим! Любой синячок можно замазать. Думаю, многие женщины с удовольствием купили бы нашу продукцию. Давайте вашу визитку. Я вам образцы духов привезу!
— Не надо… — слабо отбивалась Ирина Сергеевна. — Я пользуюсь только испанскими духами. Но косметолог был неутомим, и всё приносил и приносил ей образцы косметики. В конце концов, они с ним обменялись телефонами.
Вообще на выставке было много интересного. Напротив Ирины Сергеевны стоял столик, за которым сидел представитель русской православной церкви — диакон с бородкой. Перед ним лежала литература и молитвенные книги, способствующие утешению родных и близких. На его столике горели свечи, а по залу плыл запах ладана. Церковь представляла разнообразные ритуальные изделия: вазы для цветов, рамки для портретов, бронзовые буквы и аппликации на надгробные плиты, урны для праха и лампады из бронзы, фарфора и нержавеющей стали. Золотые крестики разных размеров с алмазной пылью для тех, кто хочет сделать подарок уходящему из нашего мира. Брелоки для праха умершего, чтобы носить его на себе. Чуть дальше располагались современные катафалки производства “Pilato” на базе лучших мировых автомобильных марок «Мерседес». Посередине павильона сверкала огромная плазменная панель, по которой крутили видеофильм «Кладбища Москвы». По залу плыла тихая классическая музыка, в воздухе витало полное умиротворение.
Но и на выставке не обошлось без казусов.
Обстановку неожиданно испортил конкурент фирмы «Земля и люди» из конторы «Вечный путь», пришедший посмотреть образцы гробов. Ему приглянулся тот самый огромный дубовый с окошком. Шумный и нахальный, он достал всех. Начал с того, что сильно раскричался.
— Покажите мне это изделие. Откройте гроб! Хочу его осмотреть.
Ирина Сергеевна, попыталась было, остудить его пыл, сказать, что крышка тяжёлая, её трудно поднять, но тот сбегал на улицу, притащил двух мужичков, сунул им в руки по стольнику, и таки заставил открыть изделие, тут же нырнув с головой внутрь, где и улёгся, вытянувшись во всю длину.
Ирина Сергеевна не выдержала.
— Удобно лежать?
— Подушки мягкие, материальчик славный. Скажите, милая, какой гроб лучше цинковый или деревянный?
— Я вам вот, что скажу. Деревянный лучше для здоровья, а цинковый долговечнее. Вы себе брать будете?
И так он ей надоел, что очень хотелось попросить ребят с соседнего стенда прикрыть крышку, но тут позвонил Иван Ильич. На кладбище плотник ритуальной конторы изнасиловал пенсионерку, и теперь им нужно было ехать в полицию. Бросив Гавриила, Кирилла и Марию самим справляться с посетителями, коих было мало, Ирина Сергеевна поехала на Хамовническое кладбище. Иван ждал её у дверей администрации, из-за которой доносились пьяные крики. Руководство кладбища разбиралось со сторожем, устроившим дебош по поводу тяжёлых условий работы.
— Сил моих больше нету-ти… Хожу цельный день по кладбищу и читаю: Здеся покоится… Здеся спит… Тута лежит… Один я работаю, ё моё! — вопил сторож, требуя увеличения заработной платы, там же сидел такой же пьяный плотник и странно улыбающаяся пенсионерка.
И по сей день Ирина Сергеевна работает в ритуальных услугах, вывозит семью на отдых за границу, полностью оплатила обучение сына в престижном вузе, а друзья частенько приглашают её в гости, ибо, лучшего рассказчика в компании не найти.
https://sites.google.com/
Наталия ЕСИНА
Нью-йоркская поэтесса Наталия Есина родилась в Ташкенте. Там же окончила медицинский институт. Сейчас живет и работает в Нью Йорке, США. Печаталась в американской и российской периодике. Ее стихи звучали на волнах американских русскоязычных радиостанций “Надежда”, “Наш голос”, в передачах НТВ. Член союза писателей г. Москвы. На стихи Наталии Есиной написаны песни, ставшие популярными в Нью Йорке. Ею также выпущена книга стихов “Золотая Луна”.
ЛОЗА
Грозди плотно сплетались
с виноградной лозою.
Мы с тобой целовались
предрассветной порою.
Мы бродили в те годы
в пенном летнем угаре.
Что нам долгие броды,
что лесные пожары,
что нам зависть людская!
Для любви все равно.
Если пена такая –
знатно будет вино!
Я терпеньем и верой
то вино отфильтрую
от поступков неверных,
что мы делали всуе.
И рукою летучей
по долинам, глубинкам
наберу я пахучих
для настоя травинок.
И настаивать буду
столько лет-передряг,
чтоб любовь, как в сосуде,
превратилась в коньяк.
Я напиток коньячный
разолью в два бокала.
Захмелей же, мой мальчик,
и начнем все сначала.
Спелой гроздью сплетемся
мы с лозой виноградной.
Снова в юность вернемся
мы с любовью – отрадой.
ЛУНА И ЗЕМЛЯ
Над землёю парила
Золотая Луна.
О себе говорила
так хвастливо она:
– Я – такая, такая…
светом Солнца полна
Ночью путь освещаю,
Одним словом, Луна.
Я – Земная загадка,
ведь одна сторона
вечно скрыта от взгляда,
потому что – Луна.
Я бываю ущербна
и бываю кругла.
Календарь по мне – первый.
Одним словом, Луна.
Я людей изменяю
в лунатических снах.
Даже волк завывает,
потому что Луна.
Я – светило влюбленных,
и во все времена
мне поют восхищенно.
Одним словом, Луна.
Я – в приливах, отливах,
в бурных водах сильна,
да и в девах красивых,
потому что – Луна.
Я сезоны смягчаю
притяженьем одна –
ось Земли наклоняю.
Одним словом, Луна.
Дело знаю отлично
потому что – Луна.
Мне за то, что циклична,
Земля много должна!
– Ты с с Землей сводишь счёты?
Золотая Луна,
что без нас, без неё ты?
Никому не нужна.
МОНЕТКИ ПОД ВОДОЙ
Известно всем давным-давно
Поверье на Земле одно:
Свое желанье загадай
И в воду денежку бросай.
И та монетка приведет
К тому же месту через год,
Желанье сбудется потом…
Есть истина в поверьи том.
А может это ерунда,
Как блеск луча
на дне ручья?
Опустишь руку ты туда…
Лишь каплями стечёт вода.
Когда покинула Ташкент,
В прощальный памяти момент
Не бросила копейки я,
Хоть там остались дом, друзья.
Лишь только слёзы пролились,
Монетками скатились вниз.
Желанья не было. И пусть.
А может, все же я вернусь?
Вернусь на миг, не навсегда.
А может это – ерунда,
Как блеск луча
на дне ручья?
Не опускай руки туда.
СМОТРЮ НА МИР ГЛАЗАМИ
Смотрю на мир глазами…
Глазами не своими,
То женскими очами,
а иногда мужскими.
Я в мир вникаю взглядом
Обратной стороны
Лозы и Листопада,
И Золотой Луны.
Я Кошкой наблюдаю,
Глазею Интернетом,
Гляжу на дым и таю
Коварной Сигаретой.
То слепо я гадаю:
“Постель или Роман”,
То тайну созерцаю,
Когда я – Океан.
Я годы зрю веками.
Все разные такие.
И мир пишу стихами
Людей, Вещей, Стихии.
Ведь каждому явленью,
Созданью – все равно –
Свое мировоззренье
И виденье дано.
МАЭСТРО ДОЖДЬ
Дождь-пианист давал концерт осенний
По клавишам домов и площадей.
И тот концерт был вовсе не последним,
Но самым лебединым из дождей.
По трубам водосточным, как в органе,
Хоралами расплескивался звук.
И радужное музыки сиянье
Описывало сцены полукруг.
А яркие зонты, огни, трамваи
Покачивались музыке в ответ.
Маэстро Дождь, давай вдвоем сыграем
Какой-нибудь божественный концерт.
Я – ЖЕНЩИНА
Я – женщина.
Заботы заполняют дни:
родители, работа, дети.
Но трещина
от долгой засухи любви
все глубже мое сердце метит
Ты встретился
мне, одинокий человек,
такой хороший, добрый, славный.
Довериться.
Да только времени все нет,
забыв дела, назвать тебя лишь главным.
Я – женщина.
Всем сердцем жду я одного,
чтоб проще было жить и легче.
Изменчива
к тебе дорога оттого,
что к миру моему ты недоверчив.
Подставил ты
хотя бы в праздники плечо,
а ты его отодвигаешь.
Представил бы,
как полюбила горячо.
Мужчина! Истины простой не знаешь.
ПРИМЕР ДЛЯ ПОДРАЖАНЬЯ
РОЗА
Нас зрелость розы восхищает,
Но тайною влечет бутон.
Соперничеством ум смущает
Красивой жизни эталон.
Еще пример для подражанья
В отпоре нам дает она
Тем, что обид во избежанье,
Шипами вооружена.
Роскошно роза увядает,
И свой, предчувствуя конец,
Еще сильней …благоухает.
Какой для смерти образец!
ГВОЗДИКА
Гвоздика бархатной копною лепестков
Благоуханье нежно источает.
И для меня из всех земных цветков
Лишь красота гвоздики привлекает.
Люблю ее за стройность стебелька,
За окруженье листьев эльфокрылых.
За то, что именно твоя рука
Подарком мне ее красу открыла.
На гвоздики похожи семена.
Вбивают их во все углы земные.
И ветрами в лихие времена
Не унесутся те ковры цветные.
АСТРЫ
Длинная дорога
Позади меня
Было на ней много
Хлада, чем огня.
Долгие подъемы
И паденья вниз…
В общем, всем знакомо
Это слово, жизнь.
И со мной любимый
Шел тот долгий путь.
Но все как-то мимо,
Рук не дотянуть.
Или впереди он,
Или позади.
А я все стремилась
Ближе подойти.
Он глядел на небо,
Все искал звезду.
Выбирал он жребий
На мою беду.
Сколько сил я, крови
В жертву отдала
Для своей любови,
Но не сберегла,
И не удержала,
Сколько ни борись.
Он в конце начала
Оттолкнулся ввысь,
Улетел ракетой
Ко своей мечте.
Далеко он где-то,
В звездной высоте.
С ним мне было горько,
Без него – вдвойне.
Спрашиваю, сколько
Дальше слез лить мне.
Я не вижу тропки,
Некуда идти.
И прошу я кротко
Сверху посветить.
Если нет,
Пусть прах мой
В землю упадет,
И весной когда-то
Астрами взойдет.
Звезды – те же астры,
Только на земле.
Пусть же не напрасно
Так любилось мне.
ПОЛЁТ НА РОЯЛЕ
Медленно на сцену выезжает
Однокрылый черный самолёт.
Им во фраке тихо управляет
Виртуозный трепетный пилот.
Открывает карту навигаций,
Проверяет каждую педаль,
Чтобы вдоль по нотам разбежаться
И поднять людей куда-то вдаль.
Консонанс аккордов многозвучных
Заведёт таинственный мотор.
Прямо к небу сквозь дожди и тучи
Нас помчит рояля струнный хор.
Все законы красок отвергая,
Ведь у клавиш – чёрно-белый цвет,
Радугу оттенков извергает
Щедрый музыкальный инструмент.
Перед нами города и страны,
Множество оттенков, как в кино.
Черный самолётик деревянный…
А пространства в нём – полным-полно.
SEXY ГИТАРА
У гитары женская фигура,
К совершенству тяга не пройдёт.
Развивайте рук мускулатуру,
Нежность тоже очень подойдёт.
У гитары женская головка.
Валики, как будто бигуди.
На колки накручивайте ловко
Струны с шеи-грифа и груди.
Самый сладкий лад на шее – пятый.
С пятого настрой, как от нуля.
Первая струна на нём прижата
Звонко пропоёт вам ноту «ля».
Ставьте на струну вторую пальцы,
Разожмите первую струну.
Вы должны немного постараться,
Чтобы ноту пели те одну.
Продолжайте дальше в том же духе,
И настройка выйдет высший класс,
Тренируйте уши, голос, руки,
И гитара не обманет вас.
Чтобы у гитары тело пело,
Прямо в душу звук её проник,
Правою рукой ласкайте смело
Через струны круглый голосник.
Не спеша, почтительно – Анданте,
Виво – живо свой дарите жар.
Музыкальным правилам внимайте,
Станете любимцем всех гитар!
https://sites.google.com/
МАРИНА ЗАЙЦЕВА
(ГОЛЬБЕРГ)
Мария Дмитриевна Зайцева (Гольберг) – член Союза писателей России, Международной академии русской словесности, Академии российской литературы, Содружества писателей г.Варна (Болгария), Автор более 20 книг стихотворений и прозы. Публиковалась в коллективных лит. худ.борниках «Сахалин», «Сихотэ-Алинь», журналах «Дальний Восток», «Аврора», «День и ночь», «Смена», и а «Юность», конкурсных сборниках и альманахах МГО СПРФ «Литера-турная Республика (Москва). Лауреат премии губернатора Сахалинской области. Удостоена литературных наград МГО СП РФ. Трижды дипломант конкурса «Лучшая книга года». Дипломант III Международного конкурса-фестиваля «Образ Крыма». Многократный участник и дипломант Международных Литературных Ассамблей Россия-Болгария. Стихи переведены на болгарский язык.
О презентации
книги Тонино Гуэрры в ЦДЛ
Рассказ
Пока ждала координатора МПО, — чтобы скоротать время, — зашла в ЦДЛ. Почитала там на деревянных прямоугольных колоннах и на стенах вестибюля всякие афиши и объявления. Наткнулась на вот это: «СЕГОДНЯ… СОСТОИТСЯ ПРЕЗЕНТАЦИЯ КНИГИ… ТОНИНО ГУЭРРЫ». Я, провинциалка, всего два месяца назад переехавшая в столицу с Дальнего востока, мысленно поудивлялась такому факту: «Ишь ты!… надо же… Тонино Гуэрра… Какие имена… И так запросто…». Потом поднялась на две ступеньки выше, продолжая изучать афиши Медленно походила по небольшому вестибюлю, посмотрела книги на прилавках. Знакомые имена: А. Вознесенский… Ф. Медведев… Е. Сорокин… И рядом: Тонино Гуэрра! Ниже имени — на латинице, фигурной вязью, название книги — приблизительно так: Paradis.
Листаю… Пробегаю глазами «по диагонали» текст… Смотрю иллюстрации… Кто из современников не знает или хоть раз не слыхал этого имени: Тонино Гуэрра! Автор был уникальный человек: сценарист, писавший для итальянских режиссёров, — например, для Феллини, — поэт, художник, архитектор. И в это же время слышу сзади меня умоляющий, почти плачущий голос:
— Ну как же мне быть? Что же делать?! Я ведь сюда из Парижа специально прилетела, — чтобы побывать на презентации книги, которую будет представлять сама Лора . Она, вдова Гуэрры, — прилетела всего на два дня из Италии. Когда-то мы училась вместе с ней ( называет московскую школу). Она моя одноклассница.
В ответ слышу за спиной уже совсем другой — сокрушённый голос администратора, с которой я познакомилась несколькими минутами ранее:
— Да вы знаете, сколько людей к нам обращается с этой просьбой, — и все одноклассниками представляются. А сколько их может быть? Ну человек тридцать…
Ну-ка, ну-ка… Это уже интересно. И тут, никого не спросив, неожиданно вмешиваюсь я:
— Да почему же? Если ученик учился в классе десять — одиннадцать лет, то и одноклассники у него могли меняться и добавляться, — а это уже человек сорок, если не больше.
И я вдруг, словно в прояснившимся фотообъективе, вижу перед собой просительницу: примерно моего роста и возраста (только вдвое тоньше по комплекции). Но мне уже надо уходить. И я, даже ещё не зная, чем закончится просьба, с каким результатом, обращаюсь к этой хрупкой женщине и говорю ей примерно следующее:
— Простите, не знаю Вашего имени, но если у Вас всё получится, то вот Вам моя визитка с телефоном. И Вы позвоните и расскажите мне потом, попали ли Вы на презентацию книги Тонино Гуэрры. Я тогда просто порадуюсь за вас. А у меня сегодня, к сожалению, совсем другие, не менее важные дела. И я очень сожалею, что не смогу попасть на этку презентацию.
Женщина обращается ко мне:
— Извините, — и смущённо называет себя: — Я Лариса…
— А я Марина, — отвечаю и непроизвольно почему-то радостно улыбаюсь.
И, направляюсь в сторону вестибюля, собираясь уходить. Но вдруг что-то меня остановило. Резко развернувшись, снова подхожу к администратору В. Д. и обращаюсь к ней: — А мне можно прийти на презентацию? — Она удивлённо смотрит на меня и, пожав плечами, и сделав небольшую паузу, ответствует:
— Конечно, можно. Но если вы являетесь членом нашего клуба литераторов и при наличии свободных мест. Но в настоящий момент все билеты проданы.
Я показала свой писательский членский билет и попросила:
— А в порядке исключения можно пропустить в зал вместо себя одного человека? И неожиданно чувствую, что в голосе несгибаемой В.Д. возникает некое неуловимое сомнение. И она зачем-то берёт из рук Ларисы мою визитную карточку, внимательно разглядывает и снова возвращает ей. Потом со словами:
—Подождите…. — уходит куда-то в одну из дверей позади книжного прилавка. Спустя несколько минут, возвращается и несёт в руках нечто, похожее то ли буклет, то ли открытку. И снова со словами:
— Ладно, вот вам… Случайно один остался… Раз уж один человек ради другого отказывается от своего шанса… — и протягивает Ларисе пригласительный билет. Мы не поверили своим глазам! И вдвоём бросились горячо благодарить В.Д, — и едва не обнимать её и друг друга. Из ЦДЛ с Ларисой мы вышли вместе. Мне надо было через дорогу в Московскую писательскую организацию, а ей, тоже по своим делам, — дальше. Мы, пока не улеглось волнение и возбуждение, ещё немного поговорили у дверей и расстались, довольные друг другом. Дожидаясь координатора в коридоре писательской, я вдруг спохватилась, что в суете забыла купить книгу. Помчалась снова в ЦДЛ и купила: Тонино Гуэрра Paradis («Парадиз»: с латинского сад, рай).
Я ждала, что Лариса вечером позвонит и расскажет, как всё происходило на презентации.. Она не позвонила… И я в душе ощутила лёгкую, почти мимолётную, тень досады. Но тут же себя одёрнула: «Может, она вернулась поздно. И ей неудобно было звонить, практически малознакомому человеку, в другой дом в это время». А утром в 10 часов раздался звонок. К телефону подошёл мой муж Лев. И со словами: «Сейчас, сейчас — вот она!» — передал трубку мне. Это звонила Лариса! Всё так и было, как мне хотелось думать. Она вернулась домой поздно — потому что встреча и презентация длилась больше трёх часов: с 19 00. и до 22 — с минутами.
Лариса и Лора ( надо же — ещё и тёзки) узнали друг друга! Было море радости и слёз счастья. На встрече было много интересных известных и совсем не известных людей: анималист Юрий Норштейн (автор «Ежика в тумане»), знаменитый художник Борис Мессерер Юрий Рост — «звезда» нашей журналистики, — который вёл вечер.
Мы проболтали по телефону с Ларисой, наверное, не меньше часа. Попутно глубже знакомясь и узнавая подробности друг о друге. Она оказалась очень интересным собеседником. Лариса теперь живёт практически на два дома — в Париже и в Москве. В настоящее время профессионально занимается астрологией. А до этого много лет преподавала в МГУ — химию и биологию. Я с интересом слушала её рассказ. Мне тоже близка тема астрологии, психологии и парапсихологии. Я и о себе узнала много чего интересного. Оказывается, все, рождённые с 22 мая 22 июня, — «близнецы» (это я знала…), и потому находимся под знаком зодиака Близнецов, а они, в свою очередь, находятся под покровительством Меркурия, (этого я не знала — просто как-то не вникала…), который, к тому же, является покровителем искусств (и, в частности, литературы — надо же…). И что он соединяет единомышленников. И поэтому мне везёт на хороших людей. И хорошим людям, соответственно, везёт на меня (так-то…). И что с Ларисой мы тоже встретились не случайно — наше знакомство было уже предопределено знаком зодиака (во как!..) И, потом, как выяснилось, мы обе больше любим Лермонтова, — предпочитая его Пушкину. И ещё много чего интересного поведала мне моя новая знакомая…
Наконец, мы расстались (и не без сожаления!) — с обещанием встретиться и продолжить приятное общение. А вообще , о чём это я? Просто поймала себя на ощущении, как удивительно и неожиданно переплетаются людские дороги и судьбы. Еще пять минут назад ты об известном тебе человеке на думал. Он был как абстрактность, как далёкая звезда откуда-то из небытия. И вдруг…
Пространство изогнулось — и в какое-то мгновение почти вплотную подвело тебя к нему — через другого, тоже вообще ещё вчера совсем не известного тебе, человека. И в данное время вы все незримо соединились в определённой точке, — как говорится, — в нужное время в нужном месте. И благодаря ему, — но через других, — ты вдруг стал удивительно близок к объекту интереса… Вот именно таким чудесным образом через множество рукопожатий передаётся ощущение сопричастности к данному лицу. Никогда не думала-не гадала, что благодаря этому случайному знакомству с Ларисой, вдруг окажусь так близко к орбите Тонино Гуэрры и Лоры — почти на касательной к ней. А всего лишь потому, что я по делам зашла в ЦДЛ. Эффект бабочки Рэя Бредбери?..
Через две месяца по телефону неожиданно раздался голос Ларисы. Она рассказала, что была в гостях у Лоры Гуэры в Италии. Она снова поведала ей, как благодаря мне (счастливый случай!), попала на презентацию книги Тонино в ЦДЛ. Лору очень заинтересовал этот случай и моя персона… Потом в гости к ним пришла вдова Антониони — Лариса и с ней познакомилась. И вот теперь Лариса снова в Москве. Она пригласила меня пообщаться в вегетарианское кафе — что рядом с «Третьяковкой».
Я пообещала прийти…
Из Интернета.