АМЕРИКАНСКИЕ ЗАМЕТКИ

Меня зовут Михаил КУЛИНЕЦ. Я – молодой писатель, проживаю в США уже четвёртый год; меняю Штаты и работы, как перчатки в период коронавируса. Знакомлюсь с американской культурой на самой что ни на есть практике. Рисую, пишу рассказы, стихи. Родом из города Калининграда – west coast русского человека. После недолгой учебы в Северной столице в 18 лет эмигрировал в США. Полтора года жил в Калифорнии, потом были приватные яхты и гольф клубы Лонг-Айленда. Сейчас, в сентябре, стукнет год как живу в Восточном Массачусетсе, но сердце уже не может без движения. Переезжаю в Нью- Йорк через месяц. Поговаривают, что там больше возможностей. Остальное читайте в моих заметках.

***

Я до сих пор не могу привыкнуть к отцу своей девушки Ханны, Брайану, представителю выше-среднего класса образованной белой Америки. Неприязнь на природном уровне, понимаете. Я сам себе объяснял что весь этот внутренний дискомфорт, который каждый раз ловлю в его компании, у меня родом из времени на Лонг Айленде, где пришлось работать в приватных гольф и яхт клубах. Так вот, раньше я работал прислугой, был, так сказать, по ту сторону системы, а теперь вот сижу, пью французское шампанское в особняке Брайана, веду бессмысленные предобеденные беседы о том, кто что купил и куда забронировал лететь. Чаще молчу. Не удивлюсь, что если продолжу встречаться с Ханной, то сам однажды окажусь за столиком одного из таких кантри-клубов, где на место меня взяли другого бедолагу и катаются на нем по восемьдесят часов в неделю за гроши и халявную комнату на чердаке.

Теперь я сижу в машине. Мы в очередной раз едем к Брайану на ужин, но пока это меня слабо колышет. Я лежу на стекле, смотрю как на моих глазах утекают густые леса, потом они сменяются фермами и дальше опять леса. Интересно живем, думаю про себя. Мы уже подъезжали. Жил Брайн с его новой женой, мачехой Ханны, в одном из тихих районов; до приезда в Америку и из-за просмотра многих американских фильмов я бы сказал, что район был максимально типичный, с гладкими лужайками и полуметровыми показушными заборами, но теперь пожив тут — понимаю, что никто в Америке так не живет. Разве что Брайн и его соседи, остальные же доедают друг за другом еду в мегаполисах и живут от пейчека к пейчеку. Моя каста еще хуже, я даже к такой жизни только стремлюсь, будучи молодым эмигрантом у кого только получилось вырваться из России, но кто до сих пор с миром на «вы».

Живу я, надеюсь что временно, в Восточном Массачусетсе. Девяносто три процента населения здесь придерживается либеральных взглядов. Для них неважно кто ты, какого пола и сколько татуировок на лице, главное что ты не Трамп. О да, Трампа здесь ненавидят безумно. Если перечислять места, где мне довелось побывать, то на Лонг Айленде над Трампом подшучивали, но знаете, так, по доброму, а в Калифорнии у ребят нет времени думать о плохом— они ловят волны. Вот, а в Массачусетсе это одно из внеклассных правил. Хочешь жить тут — умей ненавидеть. Я же после России держусь аполитичных взглядов, тем более насчёт американского движа. У меня и так голова забита одной депрессией и несправедливостью.

Ханна моя, тоже стоит сказать, бисексуалка и феминистка. Активный боец за права человека, правда в своих узких возможностях. Чаще она занимается благотворительностью и ходит на митинги. Я, если вам вдруг стало интересно, с этим живу нормально. У нас пока любовь. А любовь потому, что Ханна — это белая ворона своей гордой американской в нескольких поколениях семьи. Или как бы выразились в Америке — «чёрная овца». Вы понимаете как это бывает: первая пробуем алкоголь, марихуану, первая набивает тату. В общем, идёт против системы, хотя бы искусственной системы их семьи. А я таких люблю, немного не от мира нормального. Ну и конечно она еще у меня красотка голубоглазая.

Вот и где есть чёрная овца есть и белые. И вся её семья — полная ее противоположность. Я бы обозвал их стиль собирательным образом того, с чем мой русский характер даже за три года в Америке но все же не сумел свыкнуться. Их ненастоящие улыбки, которые норовят поставить тебя в неловкое положение своими личного характера вопросишками, ох как я не люблю эти моменты. Ну нечего мне вам рассказать, я же поэтому и молчу. Если б было чем засветить, там учебой, работой, поездкой заграницу, вот поверьте, я бы рассказал. Я еще правда не терплю их сервированные столы, где по три вилки и четыре ножа, все виды ложек, стаканов и вишенкой на торте их тканевые одноцветные салфетки. Не могу я, фарфоровый ком в горле от этого всего. Но возможно я и предвзят.

Теперь мы уже приехали. Сидим на веранде на солнышке: Брайан и его новая жена пьют шампанское, мы с Ханной пьём с нами приехавшие пиво «Хугарден». Об этом мы позаботились заранее. В воздухе витает запашок панка, но лишь слегка уловимый.

Дальше, все помниться вспышками, потому я и сокращу вам время читать наши бессмысленные разговоры об их новой яхте, а себе разрешу не писать эту ахинею. Хватило одного раза это все прослушать…

Стоим на их шикарной кухне, что по размером будет все равно больше, чем все мною снятые в Америке комнатушки вместе взятые. Я нарезаю сладкую картошку, нарезать которую меня вежливо заставили Брайан и его жена. Ханна нарезает салат. На фоне играет плейлист русской танцевальной музыки, на который я, между прочим, потратил пол часа, копаясь во всех новинках российской музыки в интернете. Это был отдельный челлендж, ведь я давно отошёл от новой русской музыки, слушал только рок девяностых и двухтысячных. Для меня до сих пор новой будет музыка 2016-2017 годов. Хех. Брайан открывает шампанское. Видно что мужик испытывал некие трудности, все лицо как помидор покраснело, но его невозмутимое серьёзное выражение лица все же говорило, что это не первая его бутылка. Пробка хлопнула и на красном лице Брайана развесилась улыбка в обе щеки.

—Кстати, ты знаешь что это за шампанское?

В этот момент заиграла сейчас популярная песня «Любимка», которую я слышал и которую уже успел невзлюбить. Поэтому не ответив на вопрос я вежливо откланялся в туалет. Сложно конечно сохранять серьезные щи беспрерывно. И как они это проворачивают? Не знаю, нас вроде пока четверо, а уже ощущается как визит Владимира Путина…

Оказалось, что на втором этаже все это время играл в компьютер младший брат Ханны — Адам. Ему всего было восемнадцать лет, но он уже мне казался недостижимым гением: он сдал свой SAT практически идеально и уже залетел в Brown University, тот что в Лиге Плюща. Сейчас он сидел за своим навороченным и горящим всеми цветами радуги компьютером. Играл в Hearts of Iron, новую компьютерную игру про Вторую Мировую, где можно было играть за любую страну. В этот раз он играл за Германию, за Гитлера.

— А ты чего за Гитлера? спросил я его, когда зашёл звать вниз на готовый ужин.

— За него проще.

— А где у тебя база?

— Вот же, в городе Кёнигсберге.

— О, так это же откуда я родом. Он только теперь по другому называется. Ка-ли-нин-град!

У меня есть необъяснимая любовь к своему родному городу. Я ищу его первым на любой карте, которую увижу. Иногда он Кенигсберг, иногда Калининград. Иногда Советский Союз, иногда Германия, а иногда даже Пруссия. Поэтому если разговор заходит за мою родину — меня не остановить. Теперь только слушайте…

Все в итоге собрались за столом. Все у нас сегодня было вегетарианское: бодренький салат из свеклы и консервированных лимонов, сладкая картошка, рис, и запечные цукини. Блаженство, особенно если достаточно подпит. Брайан уже по классически всё расставил, лишнее и красивое, свечки, вазу с цветами, подстаканники со смешными надписями, разлил всем шампанского и теперь улыбался и ждал остальных. Чувствовалось, что хочет произнести тост. Я приглушил свой бокал в один момент и попросил Брайана подлить. Он на секунду скривился, но быстро разогнулся обратно и все таки подлил.

— Тебе это шампанское понравилось? А ты знаешь откуда оно?

— Нет, не знаю.

Я знал. Я слышал эту историю уже два раза; ожидался счастливый. До этого я Брайана видел также два раза, на Рождество и на семейном ужине по окончанию Адамом школы и даже там, где разговора у нас общего было максимум минут десять, он успел втиснуть эту историю в регламент. И если бы она хотя бы была остроумная. Нет же, она про то, как младшая сестра Ханны, Дженна, ездила стажироваться во Францию где ей и рассказали, что это шампанское родом из настоящей родины шампанского и там уже кому то сказали, что оно самое лучшее и по цене и по качеству. Поэтому это любимое шампанское Брайана, поэтому мы и пьём сегодня его. Оно, стоит сказать, и правда неплохое.

— Один раз, сестра Ханны, Дженна, ну ты ее знаешь, ездила во Францию…

Вопросы текли на меня со всех сторон и часто я не имел никакого на них ответа. Конечно, я это понимаю, родители хотят быть уверены в благосостоянии своей дочери, хотели чтобы я их заверил, что Ханна в хороших состоятельных руках. Только я вот все что смог окончить, так это калининградскую школу, закончить удалось с тройками, но по не самым важным предметам. Из работ могу похвастаться только способностью их быстро менять, бедный я эмигрант, что только взбирается на Олимп. Нет у меня не особых идей, нет ни планов. Есть немного долгов, достаточно амбиций, стопка незаконченных рассказов и пустой кошелёк денег. Поэтому я старался больше есть: набивал рот и рисом и картошкой одновременно, да так, чтобы уже им было неудобно что-то меня спрашивать. В один момент, дожевав, я увидел окно, чтобы увести с меня тему и воспользовался.

— Кстати, Адам, ну как, выиграл?

— Пока что нет. Я несколько раз пробывал, но в конце никак не могу победить армию СССР. Они мощные.

— Вот у нас в Калининграде есть площадь. Она сейчас зовётся Площадь Победы, на ней сейчас собор такой с золотыми куполами, здоровая красивая стелла в середине, торговый центр рядом. А раньше, во времена Нацисткой Германии, когда этот город им принадлежал, звалась площадь Adolf-Hitler-Platz.

— Это интересно, среагировал Брайан.

— Ага. А вы бы видели какие у нас парады на 9 Мая. Это у нас День Победы по случаю окончания войны. Фейверки, танки, ветераны с блестящими на солнце медалями. Все гуляют, празднуют.

— Хм, задумался Брайн, Ну хотя да, это вы правильно празднуете. Вы же как никак нам сильно помогли победить тогда…

***

Покупая крем для загара в CVS на Кейп Код, довелось стать свидетелем очень странного монолога. Ханну, мою девушку, слегка напрягло бубнение рядом стоящего мужика, ну видно по нему, забытого жизнью, протёртого до дыр безумца, лысого и с банданой на лице. Ее он напряг больше, чем меня, от чего наш обратный путь до пляжа прошел в разговорах о нем.

Я кивал, соглашался, ведь был даже и согласен, но все равно, сколько я таких шизиков видел на улицах Нью-Йорка и Лос Анджелеса; таких в Штатах водилась чума, а он был очередным распространителем собственных тараканов в голове, как, скажем, и вся добрая половина населения. Другие, в свою очередь, молчат. Я молчу. Сам, если и доведётся мне однажды сойти с ума, отсумошедиться до предела и сдаться в итоге собственным голосам, то постараюсь быть менее противен и более удовлетворённым нынешним своим положением. На Кейп Код, в самом деле, сходить с ума — самое то. Я бы также, как мужик в своей желтой бандане, ходил бы и бурчал свои никому ненужные одичавшие мысли. А если кого конкретно задолбаю, так пусть на пляж идёт, тут места много. А я бурчать то никогда не перестану, но тут даже не обижусь.

Ладно, пока я еще в добром относительно здравии, продолжу бред других обсуждать. Про что мужик бухтел то? Из самого странного было «Как же хорошо было раньше, когда не нужно было никаких масок носить. А теперь и президент Трамп стал носить, спустя четыре месяца, значит и я должен». Что, вы скажите, за бред сивой кобылы. И будете правы, философии тут углядеть можно мало, галиматьи же — завались. Я половину того, что он говорил и разобрать не смог, от чего сочувствовал Ханне, которая полностью его понимала.

Ведь дело все таки мужик говорил правильное — носите маски. Но с какой стороны он к этому решению пришёл, ведь зло безобразное его побудило на, в итоге, конечно, правильный ход мыслей. И какая цена твоему благому поступку после этого? Половина? Может четверть?

Ведь как моя мать любила всегда говорить: «А если они скажут с девятого этажа прыгать, ты что, тоже пойдёшь прыгать?»

***

Интересно удалось потерять третий телефон на американской земле. Первый я оставил в первый год на заднем сидении автобуса в Сан Диего, второй, уже на следующий год, утонул и теперь покоится на дне бухты Oyster Bay в Нью-Йорке, но к этим приключениям мы еще с вами вернёмся, обещаю, а пока. А пока уже почти закончился третий год, третий штат и третий телефон еще не был потерян. Но я успел. Идиотский случай выдался.

В сорока минутах на север от моего городка Норхэмптона есть другой таун, еще более фермерский и заросший лесами. Шелборн Фоллс, а именно так назывался город куда мы с другом поехали купаться, известен своей чистой горной рекой и солнечным пляжем около моста, где река распадётся на два небольших устья. Камни будто самой матушкой природой были сотворены чтобы на них лежать и загорать. Есть даже небольшой водопад с довольно сильным однако течением, но дети все равно не особо чего-то боятся и умудряются кататься на нем как на дворовой горке. Весь пейзаж скрыт от шумных дорог за густыми лесами и горами; по сути маленький тихий островок блаженства. Особенно в такой жаркий (доходило до 100 по Фаренгейту) летний день.

Мы туда приехали с моим хорошим другом американцем Марком. С ним мы познакомились еще до эпидемии, работая вместе в чайной комнате, но потом все накрылось медным тазом и теперь все что мы можем делать — ездить на речку. Неплохая такая альтернатива работе. Ему было сорок лет, он был неудавшийся режиссёр из Нью-Мексико. Че Каво сучара, если в теме. Развёлся и переехал в Восточный Массачусетс наслаждаться жизнью. Теперь мы вместе снимаем мини-сериал, для него как раз и приехали. Называться он будет River Bums; про двух (но иногда еще присоединяется друг Марка) отбитых наглухо парней, которые живут дикой жизнью, едят сырую пищу, потом ей кидаются, дурачатся. Такой сюрреалистический мини-сериал про дикарей. Даже имеются сценические псевдонимы: у Марка — Мо, а у меня — Луиджи. Sneaky Луиджи если полно.

План на сегодня был таков: отплыть на середину реки, в наше особое место, где можно было стоять и вода будет вам лишь по щиколотку, стоять и творить культурный беспредел на камеру. Разговаривать с проплывающими, которых проплывает достаточно много, да и центр реки от берега в метрах пятидесяти. Плыть достаточно, особенно если течение борется против тебя. Люди проплывают на каяках, любовные парочки, одинокие рыбаки, коряги даже. А вот и мы: Марк громко орет «Вахала!», уверяя что так кричали древние викинги когда шли в бой, а потом пытается поймать рыбу голыми руками, конечно безуспешно. Поднимает со дна реки палку, пытается теперь насадить на неё рыбёху, я же за камерой кричу катастрофического уровня бред, подбадриваю Марка, убеждаю что нужно продолжать. Что он почти у цели.

Мимо проплывали две спелые, блестящие от крема студентки. Марк не растерялся и крикнул:

— Девчонки. Мы тут пост держим.

— О да?, ответили те хихикая, И что нам, нужно штраф платить?

— Все верно! Поцелую в щечку будет достаточно.

Девчонки покраснели, рассмеялись, а потом их унесло течением за поворот, в одно из устьев. За ними плыл пузатый рыбак, седой, с голым торсом и фермерским загаром. Тот поинтересовался:

— А что будет если не заплатить? Вы не подумайте, я конечно законопослушный гражданин.

Мы проржали в голос еще долго, пока и этого мужика уже не скрыло течением.

Дальше началось, так скажем незапланированное. В отдельных случаях незапланированное=самое интересное. Нас не предупредили, точнее некоторых все-таки предупредили, потому что весь пляж и все камни-лежаки опустели в момент. Но нас, стоящих на середине реки, предупредить не удосужились. А о чем? А о том, что где-то вверх по течению, в гору, есть человеком созданная платина. Небольшая такая дамба, что, однако, помогает регулировать распределение воды на оба устья, чтобы не случилось что воды в одном из устьев слишком много и она льёт за край в лес. Все грамотно, не спорю, мы о таком даже и не ведали, как не ведали и вы, ведь не включил я платину в начале своего пейзажного описания. Потому что не ведал, да и не предупредили. А что случилось, так то что они, абстрактные «они», конечно, только что открыли платину. И воды в реке заметно в момент прибавилось: теперь она доходила нам не до щиколоток, а до колен. И продолжала прибывать.

Сперва мы от чего-то этому событию начали радоваться. Речному приливу. Буйству природы. Но потом я спросил Марка:

— Слушай, мужик, а где ты наши сумки оставил?

— У берега прям. На камнях.

— На каких камнях? Не вижу.

Мы резко, даже весьма синхронно нырнули в воду и стали грести к берегу. Никаких камней уже не было, а наши портфели теперь стремительно неслись по течению. Течение слегка поменялось. Изменилось направление и теперь, если мы еще продолжали грести вперёд, как бешеные псы, течение с огромной силой давило нас вправо. Перехватить не получилось: подплывая к берегу, я увидел несущиеся мимо меня новые только купленные сланцы. Портфели же уже были далеко внизу и приближались к водопаду. Что удалось, так это с успехом достичь берега и цепляясь за подводные глыбы, вытащить свои тела на траву. Песка уже давно не было. На секунду встали отдышаться, но восстанавливать долго силы не получилось, нужно было бежать к водопаду и пытаться перехватить рюкзаки. И мы рванули, босые, стали прыгать по горячим от солнца камнях, по пути выплевывая на землю легкие.

В итоге за метров шесть до их падения в водопад, что за время прилива вырос в размерах и уже не был детской горкой, нет, он больше напоминал огромную колышущуюся на ветру бороду какого нибудь горного старца, мы успели выхватить и спасти наши сумки. Шлепки унесло туда же, где еще эхом раздавался смех пузатого рыбака, а мы теперь стояли на камнях с насквозь промокшими вещами на руках. Вода в какой то момент все таки перестала поступать, а дальше остатки ее медленно разделились по устьям. Но еще долго мы вынуждены были стоять на камнях-лежаках, пока путь к машине не открыло.
Так и погиб мой телефон, а вместе с ним свежий томик «Ham on Rye» Чарльза Буковски, блокнот Молескин, немного наличных и открытая пачка чипсов. Марк, в свою очередь, отметил фотокамеру ценой в тысячу долларов.

— Но зато какой материал, а? после недолгой поминальной паузы воскликнул я.

***

Никакой я вам не пострадавший. Да, в Америке я числюсь под категорией «беженец», но кто в наше время не бежит. Это же и значит только, что бежал, что был не согласен а потому бежал. С чем я не согласен, вроде же и с народом согласен, согласен что утопают те в ипотеках и запретах. Это я скорее с властью не согласен, с ее манерой вести дела. Ведь кажется, что настало время современного общества, а мы все равно, как в доисторических пещерах, тычем палками в друг друга да на рисунки на стенах обижаемся. Но ладно, об этом как нибудь в другой раз. А эта заметка просвещается человеку, одинокому человеку в лесу правительства. С которым ты, как мы уже условились, не согласен.

Я же, если уехал, то никакой я все равно не дезертир. Не трус. Я о себе думаю как об выживателе, как об единственном представителе своего вида. Ведь я и сам заражён Россией, похлеще тех, что остались. Ведь именно это и побудило меня отправиться на поиски правды. Я бы не писал ничего о России, писал бы об Америке, не сравнивал, не кашлял воспоминаниями трехлетней давности, если бы не крутилась бы у меня на уме мысль однажды вернуться и посмотреть: прав я был или нет.

Ведь я знаю себя, да и вы меня знаете, ведь я коль не согласен, так я высказаться по этому поводу постараюсь. И надавлю, если не дадут, будут давить пока не лопнет, а если и не лопнет — я сам лопну. В тюрьму пойду, и пусть там обезобразит меня жизнь, по образу и подобию моих внутренностей сотворит мне внешность. А то буйно смазливый, не находите!?

Что, в итоге, получается? А то, что сэкономил я себе три года бесполезной борьбы с тенью, с падающей тенью от правды. Годы жизни, здоровье, психику, деньги родителей, что шли бы на меня все эти три года сэкономил. Ценность идей сохранил и даже, я бы сказал, растянул, сделал пластичными. Тут я изучал жизнь другой страны, жизнь «страны-врага», а там бы я что, получал образование, которые в конце так ты никому не присунешь, разве что туда же где его получил и чем сдавал бы экзамены.

А сколько я опыта здесь приобрел, эх, вы же, господа, не думаете, не размышляете вы такими категориями, что весь этот жизненный опыт я не просто из воздуха беру; я же его ворую у них, у америкосов. Есть такой интересный мне глагол — скоммуниздить. Так я же ведь этим в точности и занимаюсь. Забираю без спроса и пользуюсь в силу своей надобности. Не делюсь, верно же!?

Не умерли же и ваши надежды, живы они с моими вместе, что вернусь я однажды, что привезу с собой чемодан наворованного заграничного опыта и начну им разбрасываться на столичной площади. А вы подбирать его будете и есть, как свой собственный опыт жрать начнёте. Но он однако ж не ваш. Я все понимаю, в России же жить очень ведь хочется, правда страшно. И мне. Но это пока. Думаю что пока, надеюсь что пока, со всеми русскими эмигрантами из Штатов надеюсь.

Мне вот лично многого не надо. Мне бы свободу выражения, чтоб писать я мог о том, что вдохновение только позволит. А не человек. Нет, человек над моим вдохновением неподвластен. Я человек другой, мыслящий, постоянно все взвешивающий и обдумывающий. Ну прям как вы, да? Поэтому вот и хочу чтобы ни я ни вы не переставали думать об этом. Не утопать в материальных вещах, а, наоборот, откапывать себя настоящего в них.

Мы же в Америке не из-за ничтожности положения, ни из-за власти и не от кого мы не бежим, господа беженцы. Мы здесь за опытом, за возможностями и за пересмотреннием ценностей. Да и красоты посмотреть, верно же!? Тогда бежим за этим.